Книги от Софьи

[Sopheeya1984]

ПРИЧИНА И СЛЕДСТВИЕ

«Но почему мы не должны искать освобождения от смятения? Почему нельзя избегать страдания?»
— Можно ли освободиться от страдания, избегая его? Вы можете захлопнуть дверь перед каким-либо безобразным явлением или перед страхом, но они остаются там за дверью, не правда ли? То, что подавлено, то, чему вы сопротивляетесь, как раз это вы и не поняли, разве не так?
Освободиться от страдания можно только тогда, когда вы осознаете каждую его фразу, когда вы рассмотрите всю его структуру в целом. Избегать страдания означает лишь усиливать его. Объяснение причины не есть ее понимание. Вы можете найти объяснение, но вы не освободитесь от страдания; страдание остается, только вы прикрыли его словами, умозаключениями, своими или заимствованными от других. Изучение толкований не есть изучение мудрости. Когда толкования прекращаются, только тогда возможна мудрость. Находясь в тревоге, вы ищете объяснений, которые должны привести вас в состояние покоя, и вы найдете их; но объяснение — это не истина. Истина приходит в процессе такого наблюдения, в котором отсутствуют выводы, объяснения, слова. Сам наблюдающий построен из слов; ваше «я» создано из объяснений, умозаключений, осуждений, оправданий и т.д. Единство с предметом наблюдения существует лишь тогда, когда отсутствует наблюдающий; только тогда приходит понимание и свобода от проблемы.

«Мне кажется, я это понимаю. Но разве не существует того, что называется кармой?»

— Но это лишь поверхностное объяснение. Попробуем выйти за пределы слов. Существует ли вполне определенная причина, которая вызывает определенное следствие? Когда причина и следствия зафиксированы, не есть ли это смерть? Все, что неподвижно, негибко, односторонне, — все это должно отмереть. Животные, которые развиваются в каком-то одном направлении, в недалеком будущем должны погибнуть, не правда ли?
Человек развивается по различным направлениям, поэтому имеется возможность его длительного существования. То, что обладает гибкостью, существует долго; то, что не обладает гибкостью, будет сломлено. Желудь не может стать ничем иным, как дубом; причина и следствие лежат в нем самом. Но человек не настолько замкнут в себе и ограничен; поэтому, если он не уничтожает сам себя, тем или иным путем, он может уцелеть. Носят ли причина и следствие стационарный, четко определенный характер? Когда вы пользуетесь союзом «и», говоря «причина и следствие», не следует ли отсюда, что вы считаете и то и другое неподвижным, фиксированным? Но всегда ли причина носит стационарный характер? Всегда ли следствие неизменно? Без сомнения, причина-следствие есть непрерывный процесс, не правда ли? «Сегодня» есть результат вчерашнего дня, а завтрашний день — результат сегодняшнего. То, что было причиной, становится следствием, а следствие становится причиной. Это цепной процесс, не так ли? Одно вливается в другое, ни в единой точке нет остановки. Это постоянное движение, здесь нет ничего неподвижного. Существует множество факторов, которые вызывают это непрерывное движение «причина-следствие-причина».
Объяснения, выводы относятся к области неподвижного. Когда вы пытаетесь прикрыть живое с помощью объяснений, тогда для живого наступает смерть; это как раз то, чего желает большинство из нас; с помощью слов, идеи, мысли мы жаждем погрузиться в грезы. Поиски рационального объяснения — это лишь другой путь для того, чтобы успокоить встревоженное состояние, но само желание обрести покой, отыскать причину, найти вывод несет за собой смятение, и потому мысль оказывается пойманной в сеть своих собственных проекций. Мысль не может быть свободной, она никогда не может сделать себя свободной. Мысль есть результат опыта, опыт же всегда накладывает ограничительные условия. Опыт не может быть мерилом истины. Осознание ложного как ложного приносит свободу истины.

ТУПОСТЬ

Само усилие препятствует пониманию. Понимание приходит с высочайшей сенситивностью, но сенситивность нельзя культивировать. Сенситивность — не результат влияния культуры; это состояние незащищенности, открытости. Эта открытость — нечто лишь подразумеваемое, неизвестное, неуловимое. Но мы боимся быть сенситивными; это слишком мучительно, требует слишком большого напряжения, постоянного приспособления, что в свою очередь нуждается в осмыслении. Осмысление требует бдительности; но мы предпочитаем получать утешение, погружаться в грезы, становиться тупыми. Мы хотим бежать от мук жизни, а тупость — это наиболее эффективный путь: тупость добивается объяснений, следования за идеалом, отождествления, с каким-либо достижением, ярлыком или типом. Многие из нас хотят сделаться тупыми, привычка очень быстро усыпляет ум. Привычка к дисциплине, практике, постоянному усилию становиться — все это весьма почтенные пути, с помощью которых мы становимся нечувствительными.
Но к сенситивности не так легко прийти; сенситивность — это понимание простого, которое в высшей степени сложно. Это не замыкающий в себе, не делающий бесполезным, не изолирующий процесс. Действовать, обладая сенситивностью, значит осознавать целостный процесс действующего лица, того, кто действует.
Удовлетворение — не добродетель; добродетель — это свобода.
Любовь — это не становление, не состояние «я буду». Любовь не имеет защиты, любовь открыта, неощутима, неведома.

ЯСНОСТЬ В ДЕЙСТВИИ

«Каким образом я могу обладать ясным пониманием того, что должна делать?»
— Действие не приходит вслед за ясностью; ясность — это и есть действие. Вас мучит вопрос о том, что вы должны делать, а не вопрос о том, как обрести ясность. Двойственное желание совершить какие-то идеальные действия влечет за собой конфликт и смятение; но только в том случае, если вы будете способны смотреть на то, что есть, тогда лишь появится ясность. То, что есть, — совсем не то, что должно быть; последнее — это лишь желание, подогнанное под какой-то образец; то, что есть, — это действительность, это не желание, а факт. Вы обдумывали или хитроумно рассчитывали, взвешивая одно против другого, составляли планы и контрпланы. Каков бы ни был ваш выбор, но если вы находитесь в состоянии смятения, он приведет вас лишь к еще большему смятению. Смотрите на это очень просто и прямо; если вы сможете так все воспринимать, то будет способны наблюдать то, что есть, без искажения. То, что открыто, имеет свое собственное действие. Если то, что есть, понято, то вы увидите, что нет никакого выбора, но только действие, а вопрос, что вам следовало бы делать, никогда не встанет. Действие не исходит от выбора; продиктованное выбором действие рождает смятение.

«Я начинаю понимать то, что вы имеете в виду; мне надо установить ясность внутри себя. У меня теперь есть эта ясность, но как трудно ее сохранить, не правда ли?»
— Совсем нет. Поддерживать — значит сопротивляться. Вы не поддерживаете ясность и сопротивляетесь смятению: вы переживаете смятение, как оно есть, и видите, что от этого не возникает действия, которое с неизбежностью усиливало бы смятение. Когда вы сами все это переживаете, — не потому, что кто-то другой вам сказал об этом, но потому, что вы сами непосредственно видите, — тогда наступает ясность в отношении того, что есть; вам нет надобности ее поддерживать, она здесь.

Любовь — не чувство; это пламя без дыма. Вы сможете познать ее лишь тогда, когда будет отсутствовать мыслящий.
Мысль не может думать о любви, так как любовь вне достижения ума. Мысль имеет длительность, а любовь беспредельна, неисчерпаема.

ИДЕОЛОГИЯ

Можно ли быть свободным? Это вы сможете установить лишь тогда, когда рассмотрите весь процесс обусловливания, влияния. Понимание этого процесса есть самопознание. Только через познание себя приходит свобода от рабства, от зависимости, и эта свобода свободна от всякой веры, от всякой идеологии.

КРАСОТА

Хотя, духовные достижения — самообман, в который мы сами себя вовлекаем, они доставляют большое удовольствие.
уверенность — это отрицание прекрасного. Быть уверенным — значит быть замкнутым в себе, неуязвимым. Может ли человек, замкнутый в себе, быть сенситивным?
Вы хотите быть чувствительной только по отношению к красоте, к добродетели, но готовы противодействовать злому, уродливому. Чувствительность, незащищенность есть тотальный процесс, который нельзя оборвать на каком-либо одном, особо приятном для нас уровне.
можете вы быть чувствительной, если не осознаете, что такое вы сами, если не осознаете то, что есть. Это искание красоты — всего лишь способ спастись бегством от жизни, которой является сам человек.
Это уход в том случае, когда она становится на место понимания себя. Без понимания себя всякая деятельность ведет к смятению и страданию. Чувствительность бывает лишь тогда, когда имеется свобода, которая сопутствует пониманию, — пониманию путей «я», путей мысли.

СТРАХ И БЕГСТВО

Но как раз само бегство от того, что есть, и есть страх. Отсюда страх приобретает устойчивость; он сохраняет устойчивость до тех пор, пока вы продолжаете бегать от того, что есть.
Вы ничего с этим не можете делать. Все, что вы попытаетесь делать, будет лишь новой формой бегства. Вот это и есть наиболее важное, что необходимо четко себе представлять. Тогда вы поймете, что не являетесь чем-то отличным или отдельным от этой зияющей пустоты. Недостаточность, неполнота — вот чем вы являетесь. Наблюдающий есть наблюдаемая пустота. Тогда, если вы дальше продолжите исследование, вас перестанет беспокоить то, что вы называли одиночеством, и само это слово утратит для вас значение. Если вы пойдете еще дальше, что достаточно трудно, то такой вещи, которая известна, как одиночество, уже более нет; полностью прекращаются одиночество, пустота, мыслящий, как и мысль. В этом уединении приходит конец страху.
«Но что же такое любовь?»
—Любовь вне ума.

ЭКСПЛУАТАЦИЯ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

— Но почему вы не должны находиться в смятении? По сути дела, лишь в том случае, когда мы находимся в тревоге, когда мы пробудились, только тогда мы начинаем наблюдать и искать.
Большинство из нас хотят быть мертвыми, стать нечувствительными, так как процесс жизни полон мучений. Против этих мук мы воздвигаем стены сопротивления стены обусловленности. Эти мнимо защитные стены лишь питают дальнейшие конфликты и страдания. Не является ли важным понять проблему, а не искать способов освободиться от нее?
Не является ли делание так называемого «добра» показателем неглубокого ума? Не остается ли ум всегда поверхностным, как бы ни был он хитер, тонок и эрудирован? Ограниченный ум никогда не может стать бездонным; само становление — это путь ограниченности. Становление заключается в поисках того, что спроецировано личностью. Проекция, которая выражена словами, может касаться высочайшего, это может быть широко охватывающее видение, схема или план; тем не менее эта проекция — дитя ограниченности. Что бы вы ни делали, но мелкое никогда не может стать глубоким; любое действие со стороны этого мелкого, любое движение ума, на каком бы то ни было уровне, носит поверхностный характер. Весьма трудно для поверхностного ума усмотреть, что его проявления бессодержательны и бесполезны. Как раз для поверхностного ума характерна активность, и эта активность поддерживает его в состоянии поверхностности. Его деятельность есть то, что его обусловливает. Эта обусловленность, сознаваемая или скрытая, проявляется в желании освободиться от конфликта, от борьбы, и это желание воздвигает стены против движений жизни, против дуновений неведомого; и за этими стенами умозаключений, верований, толкований, идеологий ум пребывает в состоянии застоя. Лишь мелкое застаивается, умирает.
Обусловленность разрушительна, гибельна; но ограниченный, неглубокий ум не может видеть эту истину, потому что его деятельность состоит в ее искании. Сама эта деятельность мешает восприятию истины. Истина есть действие, но не деятельность ищущего, ограниченного и полного честолюбия. Истина — это добро, красота, но отнюдь не деятельность прожектера, сплетающего узоры из слов. От пустоты и ограниченности освобождает истина, а вовсе не его проект освобождения. То, что поверхностно, как ум, не может никогда сделать себя свободным; оно может лишь двигаться от одной обусловленности к другой, думая, что новая обусловленность содержит большую свободу. Большее — это совсем не свобода, это обусловленность, расширенное меньшее. Движение становления у человека, который хочет стать Буддой, — это деятельность, идущая от пустоты и ограниченности. Люди ограниченные всегда боятся того, что они есть; но то, что они есть, — это истина. Истина — в безмолвном наблюдении того, что есть, и сама истина преображает то, что есть.

ЭРУДИРОВАННЫЙ ИЛИ МУДРЫЙ?

Знание — это обусловленность. Знание не приносит свободы. Знание не есть фактор творчества, так как оно имеет характер непрерывности; но ничто из того, что имеет непрерывность, длительность, никогда не ведет к тому, что проявляет себя лишь намеком, что неощутимо, неведомо. Знание — это препятствие, оно мешает видеть то, что щедро открыто восприятию, что неведомо. Неведомое никогда не появляется в одежде известного; известное же всегда движется к прошлому, a прошлое всегда отбрасывает тень, скрывая в ней настоящее, неведомое. Если нет свободы и нет открытого ума, то понимание невозможно. Понимание не приходит со знанием. Понимание появляется в интервале между словами, между мыслями; этот интервал — не нарушаемое мыслью безмолвие, и в нем присутствуем то открытое, неощутимое, что проявляет себя лишь намеком.
Открытие имеет место только тогда в уме существует спокойствие и пространство, и в этом состоянии возникает понимание или открытие. Знание, безусловно, полезно на одном уровне, но на другом оно вредно.
Вы можете знать название вот этого цветка, но разве благодаря этому вы делаете цветок предметом переживания? Сначала происходит переживание, а наименование уже придает силу тому, что вы пережили. Наименование устраняет дальнейший процесс переживания. Для того чтобы появилось состояние переживания, разве не следует освободиться от наименований, от ассоциаций, от процессов памяти?
Знание поверхностно; но может ли то, что находится на поверхности, повести к глубине? Может ли ум, которой есть результат известного, прошлого, когда-либо подняться и выйти за пределы своих собственных проекций? Для того чтобы наступило открытие, надо прекратить создание проекций. Лишенный своих проекций, ум не существует. Знание, прошлое могут проецировать лишь то, что известно. Инструмент известного никогда не может открывать новое. Известное должно прекратиться ради открытия; опыт должен уступить место истинному переживанию. Знание есть препятствие для понимания.

«Что мы оставили бы после себя, если бы у нас не было знаний, опыта, памяти? Тогда мы — просто ничто».
— А разве теперь вы представляете собой нечто большее? Когда вы говорите: «Без знаний мы — ничто», — вы лишь даете словесную формулировку, но вы не переживаете это состояние, ведь так? Когда вы так говорите, в ваших словах чувствуется страх, страх оказаться открытым. Без этих накоплений вы — ничто, и это истина. А почему не может быть так? Откуда все эти претензии и самомнение? Мы облачаем это ничто в одежды, сотканные из фантазий, надежд, разных утешительных идей; но, будучи лишены этих покровов, мы — ничто; не как философская абстракция, а в действительности — ничто. Переживание этого «ничто» есть начало мудрости.
Как мы стыдимся сказать, что не знаем! Мы прикрываем факт незнания словами и информацией. Объяснения, выводы, называемые знанием, мешают переживанию того, что есть. Разве возможна мудрость, если отсутствует состояние, чистоты и невинности? Если не умереть по отношению к прошлому, разве возможно обновление чистоты? Процесс умирания происходит в каждый данный момент; умереть означает перестать накапливать; переживающий должен умереть по отношению к опыту. Без опыта, без знаний переживающий не существует. Знать — это пребывать в неведении, не знать — вот начало мудрости.

ТИШИНА И ВОЛЯ

«Может ли конфликт прийти к концу, если не иметь силы воли?»
— Если вы не понимаете путей конфликта и причин его возникновения, какое значение может иметь то, что вы подавите или сообразуете конфликт или найдете для него какой-либо суррогат? Вы, возможно, будете в состоянии подавить болезнь, но для нее обеспечен выход в какой-либо иной форме. Воля сама есть конфликт; она есть результат борьбы. Воля есть целеустремленное нацеленное желание. Когда отсутствует понимание процесса желания, тогда один лишь контроль над желанием равносилен появлению новых его вспышек, а отсюда — новых страданий. Контроль — это опустошение. Понимание имеет гораздо более важное значение, чем достижение цели. Действие воли имеет разрушительный характер, так как действие, направленное к цели, замкнуто в себе, изолировано, отделено от других. Вы не можете заставить умолкнуть конфликт, желание, так как тот, кто создает усилие, сам есть продукт конфликта, желания. Мыслящий и его мысли — это результат желания; без понимания желания, а желание есть «я», взятое на любом уровне, высоком или низком, ум постоянно оказывается пойманным в сеть неведения. Путь к высшему не лежит через волю, через желание. Высшее может проявиться только тогда, когда тот, кто создает усилие, отсутствует. Именно воля питает конфликт, желание становления, стремление проложить себе путь к высшему. Когда ум, который собран в одно целое благодаря желанию, приходит к концу, но без усилий, тогда в этом спокойствии, которое не является целью, возникает реальное.

«Но разве простота не является совершенно необходимой для осуществления этого безмолвия?»
— Что вы понимаете под простотой? Понимаете ли вы это как отождествление с простотой или это значит быть простым?

«Вы не можете быть простым, если вы не отождествите себя с тем, что есть простое и во внешнем, и во внутреннем отношении».
— Иными словами, вы становитесь простым, так? Вы являетесь сложным, но вы становитесь простым с помощью отождествления, например, отождествляя себя с крестьянином или монахом. Я есть это, но я становлюсь тем. Но приводит ли этот процесс становления к простоте? Не ведет ли он только к идее простоты? Отождествление, с идеей, называемой простотой, не есть простота, не правда ли?
Сделаюсь ли я простым, если упорно буду утверждать, что я простой, или если я буду стараться отождествить себя с каким-либо образцом простоты? Простота заключается в понимании того, что есть, а не в стремлении изменить то, что есть, в простоту. Можете ли вы изменить то, что есть, в нечто такое, чем оно не является? Отождествление на любом уровне есть проекция «я».
Простота — это понимание того, что есть, каким бы сложным оно ни казалось с виду. То, что есть, нетрудно понять, но понимание отсутствует, если вторгаются сравнение, осуждение, предубеждение, будут ли они негативными или позитивными и т.п. Именно они ведут к сложности. То, что есть, никогда не бывает сложным само по себе, оно всегда простое. То, что вы есть, понять просто, но ваш подход делает его сложным; поэтому необходимо понимание всего процесса подхода, который ведет к сложности. Если вы не осуждаете ребенка, тогда он есть то, что он есть, и тогда возможно действие. Действие, связанное с осуждением, ведет к сложности; действие со стороны того, что есть, — это простота.
Ничто не является существенным для тишины, кроме самой тишины; она есть свое начало и свой конец. Ее ничем нельзя вызвать, так как она есть. Никакие средства не могут привести к тишине. Только когда тишина рассматривается как что-то достигаемое, приобретаемое, средства становятся существенно необходимыми. Средства полны суеты, насилия, стяжательства, поэтому и цель такова же, так как цель заключена в средствах. Если начало — безмолвие, то и конец — также безмолвие. Не существует средств, которые привели бы к безмолвию; безмолвие присутствует, когда не существует шума, суеты. Шум не может прекратиться с помощью дальнейшего шума усилия, шума дисциплины, аскетической практики, воли. Поймите эту истину, и тогда придет безмолвие.

ЧЕСТОЛЮБИЕ

— Очень немногие из нас отличаются честностью в своих мыслях. Национализм, подобно преклонению перед богом, есть только прославление самого себя
Осознание того, что честолюбие в любой форме, — во имя ли счастья, или Бога, или собственного преуспевания, — есть начало конфликта, внутреннего или внешнего, такое осознание не означает, конечно, того, что действию наступил конец, а с жизнью покончено.
— Почему мы так умны и честолюбивы? Не честолюбие ли побуждает нас избегать того, что есть! И не является ли наш ловкий ум на самом деле тупым, т.е. как раз тем, что мы есть Почему мы так страшимся того, что есть! Что может быть хорошего в том, что мы куда-то убегаем, если при этом всегда остается то что мы есть? Мы можем преуспевать в способах бегства, но то что мы есть, всегда находится здесь, принося конфликт и страдание.
Почему мы так боимся собственного одиночества, собственной пустоты? Любая деятельность, направленная в сторону от того, что есть, неизбежно приносит скорбь и антагонизм. Конфликт — это отрицание того, что есть, или бегство от того, что есть; не существует другого конфликта, кроме этого. Наш конфликт становится все более и более сложным и неразрешимым, потому что мы избегаем то, что есть. Ничего нет сложного в том, что есть. Сложность лишь в тех многочисленных формах бегства, которые мы ищем.

[Sopheeya1984]

УДОВЛЕТВОРЕНИЕ

Воспоминания о вчерашнем дне лишь затемняют то, что происходит сегодня, а сравнения убивают непосредственность восприятия. Прекрасное — не от времени. Мы изо дня в день тащим свою ношу, и никогда не приходит час, на который не падала бы тень многих вчерашних дней. Наши дни — одно непрерывное движение; вчерашний день накладывается на сегодня и на то, что будет завтра; никогда не бывает конца. Мы боимся конца; но если он не наступит, разве тогда возможно новое? Если не будет смерти, возможна ли тогда жизнь? Но как мало мы знаем о той и другой! Мы обладаем разными словами, толкованиями, и они нас удовлетворяют. Но слова искажают то, что приходит к завершению; завершение наступает тогда, когда нет слов. Мы знаем конец, который может быть выражен словами, но никогда не знаем завершения, безмолвия, которое не исходит от слов. Знание — это память; память всегда непрерывна, а желание — та нить, которая связывает день с днем. Конец желания знаменует рождение нового. Смерть — это новое. Жизнь, рассматриваемая как непрерывность, — всего лишь память; это — пустота. Для нового жизнь и смерть — одно.

Молчание — удивительная вещь. Мысль не ведет к молчанию, не может его создать. Молчание не может быть искусственно создано, не может быть создано и усилием воли. Воспоминание о молчании не есть само молчание. Молчание пребывало в комнате, с пульсирующими моментами тишины; беседа не прерывала его. Наоборот, в этом безмолвии она приобретала значение, а безмолвие являлось фоном для слова. Молчание делало мысль более выразительной, и все же мысль не была молчанием. Не было мышления, но было молчание; и молчание проникало, захватывало и объясняло. Мышление никогда не может захватывать и проникать. Лишь в молчании существует общение.

— Не ищете ли вы удовлетворения, которого до сих пор так и не нашли? Может быть, само желание удовлетворения является причиной неудовлетворенности? Всякие поиски — это поиски того, что известно. Вы говорите о своей неудовлетворенности, и, однако, продолжаете поиски; вы ищете удовлетворения, но вы его не нашли. Вы стремитесь получить удовлетворение, а это показывает, что вы не удовлетворены.
— Хотелось бы знать, действительно ли вы неудовлетворены? Если бы вы чувствовали полнейшую неудовлетворенность, то у вас не было бы стремления искать в каком-то частном направлении, разве не так? В действительности вы ищете лишь чувства удовлетворения; вот почему вы постоянно находитесь в движении, вы судите, сравниваете, взвешиваете, отрицаете. Вполне естественно, что вы не удовлетворены.
— Итак, в действительности у вас совсем нет неудовлетворенности. Просто-напросто вы до сего времени не смогли найти полного и длительного удовлетворения в чем-либо. Вы хотите полного удовлетворения, глубокого внутреннего довольства, которое длилось бы долгое время.
То, чего вы в действительности жаждете, — это прочное чувство самоудовлетворения.
Для большинства из нас неудовлетворенность находит простое разрешение: она вскоре теряет свою остроту, она получает свою дозу наркотиков, успокаивается и становится респектабельной; идея же — это всегда проекция вашего «я». Но в поисках того, что даст вам полнейшее удовлетворение, в стремлении найти убежище, которое выдержало бы всевозможные бури, не теряете ли вы то единственное, что приносит довольство? Довольство, истинное довольство не является ни застоем, ни равнодушием, ни бесчувственностью. Довольство — это понимание того, что есть, а то, что есть, никогда не бывает статичным. Ум, который истолковывает, объясняет то, что есть, находится в плену собственного предрассудка, связанного с удовлетворением. Толкование — это не понимание.

Вместе с пониманием того, что есть, приходит неистощимая любовь, нежность, смирение. Это и есть как раз то, чего вы ищете, но этого нельзя ни искать, ни найти. Что бы вы ни делали, вы никогда не найдете это. Оно приходит тогда, когда все поиски закончены. Искание и состояние пассивной бдительности — два различных состояния; первое создает оковы, второе несет понимание. Искание, всегда имеющее в виду конечную цель, связывает; пассивная же бдительность влечет за собой понимание того, что есть в данный момент. В том, что есть в каждый данный момент, всегда происходит какое-то завершение; для искания же характерна непрерывность. Путем искания никогда нельзя найти новое; только в завершении существует новое. Новое — это неисчерпаемое. Только любовь вновь и вновь все делает новым.

МУДРОСТЬ — НЕ НАКОПЛЕНИЕ ЗНАНИЯ

Не приходит ли понимание в те промежутки, когда мысль безмолвствует? Может ли усилие, которое вы делаете с целью продлить или накопить эти промежутки безмолвия, привести к пониманию?
Для открытия необходима свобода, не правда ли? Если вы связаны, обременены тяжестью, вы не можете уйти далеко. Может ли существовать свобода, если существуют всякого рода накопления? Способен ли ум, привязанный к какой-либо форме приобретения, продвинуться далеко и делать открытия? Характер человека также может стать оковами.
Мудрость — это одно, а знание — совсем другое. Знание — это накопленный опыт. Является ли мудрость чем-то, что обладает непрерывностью? Мы имеем знания, накопленные веками, но почему же у нас нет мудрости, счастья, творчества? Ведет ли знание к блаженству? Мысль — это память, слова, накопленный опыт. Память и сознание — это прошлое. Весь этот груз прошлого есть ум, мысль. Чтобы появилось новое, мысль должна прийти к концу.
Является ли понимание процессом, обусловленным прошлым, не совершается ли оно всегда в настоящем? Понимание — это действие в настоящем. понимание мгновенно, оно не от времени. Раскрывается ли понимание по частям? Понимание всегда непосредственно, оно всегда теперь, сейчас. Мысль есть результат прошлого; она основана на прошлом; она есть ответ прошлого. Прошлое — это то, что накоплено; мысль есть ответ накопленного. Может ли мысль, при этих условиях, когда-либо обладать пониманием?
Сознательное усилие, воля, направленные к накоплению, к желанию быть, — это продление прошлого. Когда мы совершаем усилие с целью быть или стать чем-то, это «что-то» оказывается нашей собственной проекцией.
Мудрость приходит при завершении знания. Знание имеет непрерывный характер; без непрерывности нет знания. То, что обладает непрерывностью, никогда не может быть свободным, новым. Свобода наступает лишь для того, что завершается. Старое должно прекратиться, чтобы могло проявиться новое.

«Иными словами, вы утверждаете, что мысль должна завершиться и что тогда появится мудрость... Но каким образом мысль может прийти к концу?»
— Завершение мысли невозможно осуществить с помощью дисциплины, практики, принуждения. Тот, кто мыслит, он сам есть мысль, и он не может производить операцию над самим собой; если он это делает, получается один самообман. Мыслящий есть мысль, он неотделим от мысли; он может думать, что он совсем иной, может претендовать на то, что он не похож на мысль, но все это только хитроумные попытки мысли создать для себя постоянство. Когда сама мысль пытается покончить с мыслью, она лишь делает себя более сильной. Что бы она ни предпринимала, мысль не может покончить с собой. Когда вы поймете эту истину, тогда только мысль придет к концу. Свобода состоит в понимании истины того, что есть; мудрость же — постижение этой истины. То, что есть, никогда не остается неподвижным. Когда вы находитесь в пассивном, но бдительном осознании того, что есть, приходит свобода от всех накоплений.

[Sopheeya1984]

РАССЕЯННОСТЬ

Шум имеет конец, но безмолвие проникает все и не имеет предела. Можно отгородиться от шума, но нет преград для безмолвия; не существует стен, которые закрыли бы для него путь; ничто не может ему противостоять. Шум наглухо закрывает все окружающее его; он исключает и изолирует. Безмолвие же вбирает все в себя. Безмолвие, как и любовь, неделимо; в нем нет разделения на шум и тишину. Ум не может гнаться за ним; ум нельзя заставить быть спокойным, с тем чтобы он мог воспринять безмолвие. Ум, который приведен в молчаливое состояние, может отражать лишь свои собственные образы, ясно и резко очерченные и кричащие в своей исключительности. Ум, насильственно приведенный в безмолвное состояние, может лишь оказывать сопротивление, а всякое сопротивление — это возбуждение. Ум, естественно пребывающий в молчании, а отнюдь не ум, намеренно успокоенный, всегда переживает безмолвие; тогда и мысли и слова рождаются внутри этого безмолвия, а не вне его. Достойно удивления, что пребывая в безмолвии, ум совершенно спокоен, причем это спокойствие не создано искусственно. Безмолвие — не имеет стоимости, не может быть использовано для какой-либо цели, и потому как все, что пребывает в уединении, оно обладает чистотой. То, что можно использовать, вскоре изнашивается. Безмолвие же не имеет ни начала, ни конца; ум, полный такой тишины, познает блаженство, и это блаженство — не отражение его собственного желания.

— То, что является действительно ценным, найти невозможно. Его нельзя приобрести; оно должно прийти само собой; открытие его нельзя заранее ловко спланировать. Не происходит ли так, что все, имеющее глубокое значение, всегда случается внезапно; оно никогда не может быть вызвано. Важно то, что происходит само собой, а не то, к чему вы пришли в результате усилий. Найти то, что ищешь, сравнительно легко; но то, что приходит само собой, — то совсем другое. Дело не в трудности, но само стремление искать, найти устраняет появление того, что приходит само собой. Все, что вы когда-либо найдете, вы неизбежно потеряете; потери — в порядке вещей. Если вы обладаете чем-либо или вами обладают, это означает, что у вас нет свободы, необходимой для понимания.

Но почему у вас такое постоянное волнение, такое неспокойное состояние? Вы когда-нибудь думали об этом серьезно?
«Я пыталась думать, правда, без особого энтузиазма, но никогда не ставила это своей задачей. Я всегда отличалась рассеянностью».
— Только не рассеянностью, позвольте вам заметить; просто это не было для вас жизненной проблемой. Когда возникает жизненно важная проблема, тогда не бывает рассеянности. Рассеянности, как таковой, не существует; всегда имеется какой-либо определяющий интерес, от которого ум временно отходит в сторону. Но если существует центральный интерес, то из этого следует, что рассеянности, как таковой, не бывает. Перескакивание ума от одного предмета к другому — это не рассеянность; это бегство от того, что есть. Нам нравится заходить куда-то очень далеко, несмотря на то, что проблема совсем рядом. Подобные экскурсии дают какой-то материал для действий, хотя бы в виде мелких тревог и пустых разговоров. Но, невзирая на то, что такие блуждания часто приносят страдания, мы предпочитаем их тому, что есть.

Не является ли самоосуществление также проблемой? Осуществление себя в чем-то представляет собой бегство от того, чем вы являетесь, не так ли? Искание полноты — не что иное, как уход от того, что есть.
«Да, это так. Это одна из моих проблем».
— Если мы сможем понять то, что есть, тогда, возможно, все эти проблемы перестанут существовать. Обычный наш подход к проблеме состоит в том, чтобы уйти от нее; мы хотим непременно что-то с ней сделать. Но действия эти лишают нас непосредственного взаимоотношения с проблемой; подобный подход закрывает ее понимание. Ум озабочен поиском путей, как с ней поступить; на самом же деле это уход от проблемы. Вот почему мы никогда не в состоянии понять проблему, она остается неразрешенной. Для того чтобы проблема, т.е. то, что есть, раскрылось и полностью рассказало свою историю, ум должен быть восприимчивым, готовым быстро следовать за тем, что есть. Если мы лишаем ум чувствительности, прибегая к различным формам бегства, — путем знания подходов к проблеме или поиска и объяснения ее причин, — причем все это не более чем словесное упражнение, — то ум делается тупым и не может быстро следовать за той историей, которую рассказывает проблема, — за тем, что есть. Поймите эту истину, и ум станет чувствительным; тогда только он сможет воспринимать. Любая активность ума в отношении проблемы делает его тупым и неспособным следовать, слушать проблему. Когда ум чувствителен — не сделан чувствительным, что было бы лишь другим способом сделать его тупым, — тогда то, что есть, пустота, приобретает совсем иное значение.

Пожалуйста, переживайте все по мере того, как мы идем вперед, не оставайтесь на уровне слов.
Каковы отношения ума с тем, что есть. До тех пор пока ум дает тому, что есть, наименование, термин, определение, словесный символ для включения в мыслительный процесс, эти обозначения препятствуют всякому непосредственному отношению между умом и тем, что есть, а это делает ум тупым, нечувствительным. Ум и то, что есть, — не два отдельных процесса: давая им наименования, мы их разделяем. Когда это наименование прекращается, существует непосредственное отношение между ними: ум и то, что есть, — одно. То, что есть, теперь наблюдает себя без наименования, и только теперь то, что есть, претерпело трансформацию; в этом состоянии нет больше того, что называлось пустотой, с ее ассоциациями, как страх и прочее. Теперь ум — это только состояние переживания, в котором нет разделения на переживающего и переживаемое. И существует бездонная глубина, потому что отсутствует тот, кто измеряет. То, что есть, пребывает в глубоком молчании и спокойствии, а из глубины этого спокойствия бьет ключом то, что неисчерпаемо. Возбуждение ума — это пользование словом. Когда слово молчит, существует неизмеримое.

ВРЕМЯ

Мы стремимся обрести вневременное как источник мира и счастья, как щит, предохраняющий от всех тревог, как средство для объединения людей. Но вневременное нельзя использовать ни для какой цели. Цель предполагает средства для ее достижения, и тогда мы снова возвращаемся к процессу мысли. Ум не может сформулировать вневременное, придать ему форму в соответствии со своими собственными целями. Вневременное не может стать предметом использования. Жизнь имеет значение лишь постольку, поскольку существует вневременное; в противном случае она превращается в скорбь, конфликт и страдание. Мысль не в состоянии разрешить ни одной проблемы человека, так как сама мысль есть проблема. Когда знание приходит к концу, начинается мудрость. Мудрость — не от времени; она не является продлением опыта, знания. Жизнь во времени — смятение и страдания. Но когда то, что есть, становится вневременным, тогда приходит блаженство.

[Sopheeya1984]

СТРАДАНИЕ

Скорбь необходимо понять, а не игнорировать. Игнорировать — значит давать страданию длительность; игнорировать — значит убегать от страдания. Чтобы понять страдание, нужен действенный, основанный не на опыте, подход. Получать опыт, экспериментировать ... Если вы ищите определенный результат, — эксперимент невозможен. Если вы заранее знаете, к чему вы хотите прийти, то шаги в этом направлении — это совсем не эксперимент. Если вы страшитесь преодолеть страдание, а это означает, что вы его осуждаете, то вы не понимаете всего его процесса. Если вы стараетесь победить страдание, вы будете заняты одним — как бы избежать его. Для того чтобы понять страдание, ум не должен активно вмешиваться, чтобы его оправдать или преодолеть: ум должен быть совершенно пассивным, молчаливо бдительным, чтобы без колебания он мог вникнуть в суть страдания. Ум не может проследить за историей скорби, если он привязан к какой-либо надежде, выводу или воспоминанию. Для того чтобы следовать за быстрым движением того, что есть, ум должен быть свободен. Свобода — не то, что приходит .

«Может ли жизнь всегда остаться такой, какой она была?»
— Может ли радость вчерашнего дня повториться сегодня? Желание повторения возникает только тогда, когда сегодняшний день лишен радости; если он пуст, мы обращаем свои взоры на то, что было вчера или может наступить завтра. Желание повторения — это желание длительности, но в длительности никогда не содержится новое. Счастье — не в прошлом и не в будущем; оно — лишь в движении настоящего.

ЧУВСТВО И СЧАСТЬЕ

Путаница рождает путаницу. Деятельность ума на всех его уровнях — это дальнейшее прибавление чувств; когда же экспансия ума, его распространение встречает отпор, ум сжимается, хмурится — и в этом тоже черпает удовольствие.
Ум никогда не может найти счастье. Счастье — не то, к чему можно стремиться, что можно искать и находить, как чувство. Чувство можно находить вновь и вновь, потому что оно всегда является потерянным; но счастье не может быть найдено. Воспоминание о счастье — это всего лишь чувство, реакция за или против настоящего. То, что прошло, не является счастьем; переживание счастья, которое уже прошло, — это чувство, потому что воспоминание — это прошлое, а прошлое есть чувство. Счастье — не чувство.
Сознавали ли вы когда-нибудь себя счастливым?
То, что вы осознавали, несомненно, было чувством, связанным с переживанием, которое вы называете счастьем; но это не подлинное счастье. То, что вы осознаете, есть прошлое, не настоящее; а прошлое — это чувство, реакция, память. Вы вспоминаете, что были счастливы; но может ли прошлое рассказать, что такое счастье? Его можно вспоминать, но быть оно не может. Осознание — это ответ памяти; но может ли ум, это хранилище воспоминаний, опыта, когда-либо быть счастливым? Само осознание препятствует переживанию.
Конфликт там, где присутствует ум. Мысль на всех уровнях остается ответом памяти, и такая мысль неизбежно питает конфликт. Мысль — это чувство, а чувство не является счастьем. Чувство всегда ищет удовлетворения. Цель — это чувство, но счастье — не цель; его нельзя добиваться.
Наша проблема указывает нам совершенно другое направление. Осознавая себя, без какого бы то ни было желания быть или не быть, ум приходит в состояние не-действия. He-действие — это не смерть; это пассивное внимание, при котором ум полностью бездействует. Это состояние высочайшей сенситивности. Только когда ум полностью бездействует на всех уровнях, существует действие. Когда ум бездействует, существует действие; это действие не имеет причины, и лишь тогда приходит блаженство.

ВИДЕТЬ ЛОЖНОЕ КАК ЛОЖНОЕ

— Можем ли мы понять что-либо, если осуждаем это? Отвергнуть или принять — это легко; но именно само осуждение или одобрение является убеганием от проблемы. Осудить — это значит отвернуться, перестать уделять внимание; но осуждение — не путь понимания.
Да, действительно трудно не осуждать, так как то, чем мы обусловлены, основано на отрицании, оправдании, сравнении и покорности. Это — наш задний план, та обусловленность, с которой мы подходим к каждой проблеме. Сама эта обусловленность создает проблему, конфликт. Нам кажется, что мы можем освободиться от проблемы, если вскроем ее причину; но знание причины — это только информация, словесный вывод. Такое знание лишает нас понимания проблемы, Знание причины и понимание проблемы — это совершенно различные вещи.
«Но каким образом мы можем познать ложное как ложное без помощи процесса мысли?»
— В этом весь вопрос, не правда ли? Когда мы пользуемся мыслью для решения проблемы, несомненно мы используем инструмент, совсем неадекватный; ибо мысль — это продукт прошлого, порождение опыта. Опыт — всегда в прошлом. Для того чтобы осознать ложное как ложное, мысль должна осознать себя как мертвый процесс. Мысль никогда не может быть свободной; для раскрытия же должна быть свобода, свобода от мысли.
... становитесь пассивно бдительны в отношении своего подхода к проблеме. Пассивная бдительность не требует работы мысли. Наоборот, когда функционирует мысль, невозможно пассивное состояние. Мысль функционирует, имея целью осудить или оправдать, произвести сравнение или принять. Когда вы пассивно бдительны по отношению к этому процессу мысли, вы можете его воспринять как то, что он есть.
Чрезвычайно трудно держать в сознании проблему без того, чтобы не возникла какая-либо реакция, не правда ли? Нам кажется, что совсем невозможно осознать проблему пассивно; всегда появляется какой-то ответ со стороны прошлого. До какой степени мы не способны наблюдать проблему так, как если бы она возникла впервые! Мы тащим за собой все наши прошлые усилия, выводы, намерения; мы не в состоянии взглянуть на проблему иначе, как через эту завесу.
Ни одна проблема никогда не принадлежит прошлому, но мы подходим к ней со старыми формулировками, которые лишают нас ее понимания. Будьте пассивно бдительны по отношению к этим ответам. А именно — постарайтесь пассивно их осознать; постарайтесь понять, что эти ответы не могут решить проблему. Проблема — это реальное, это действительность, но подход к ней совершенно неадекватен. Неадекватный ответ на то, что есть, вызывает конфликт, а конфликт и есть проблема. Когда у вас появится понимание всего этого процесса, вы обнаружите, что будете действовать адекватно.

БЕЗОПАСНОСТЬ

Мы не прислушиваемся и не раскрываем то, что есть; мы взваливаем наши идеи и мнения на другого, стараясь втиснуть его в рамки нашей мысли. Наши собственные мысли и суждения для нас много важнее, чем раскрытие того, что есть. То, что есть, — всегда простое, сложное — это мы. Мы превращаем простое, т.е. то, что есть, в сложное и запутываемся в этом сложном. Мы прислушиваемся только к возрастающему шуму, создаваемому нашим собственным хаосом. Для того чтобы слушать, надо обладать свободой. Это не означает, что внимание вообще не должно отвлекаться ни на что другое; ведь само мышление — это тоже форма отвлечения внимания от того, что есть. Мы должны быть свободны для того, чтобы пребывать в безмолвии; только тогда возможно слушать.

«Это страх небытия. Когда я просыпаюсь в ужасе, я чувствую, что погиб, разбит вдребезги, что я — ничто. Я действительно страшусь небытия, боюсь потерять свою индивидуальность, свое имя».
Что мы понимаем под индивидуальностью? Быть тождественным с именем, с каким-либо лицом, с идеей; это означает быть связанным с чем-либо; получить признание, что вы есть то или это. Не боитесь ли вы потерять ваш ярлык?
«Конечно. А иначе чем же я буду? Да, это так».
— Таким образом, вы есть то, чем вы владеете. Совокупность этого, с некоторыми характерными чертами и тем или иным значением, и составляет то, что вы называете «я». Вы — суммарный итог этого, и вы боитесь это потерять. Но, как и всякий другой, вы можете лишиться всего. Но почему надо бояться неустойчивости? Не является ли неустойчивость истинной природой всего существующего? Временно вы можете этого избежать, но опасность неустойчивого положения остается всегда. Вы не можете уйти от того, что есть. То, что есть, всегда неустойчиво, нравится вам это или нет. Зачем вам бояться неустойчивости?
Понимание должно прийти в результате вашего собственного переживания, и это действительно важно. Открытие — это переживание. Выясним это вместе. Не отвечайте сразу, сначала прислушайтесь, будьте внимательны, чтобы это выяснить.
— Для того чтобы понять, мы должны быть спокойны, внимательны, но нам не следует торопиться. Не надо отвечать, вы только слушайте. Не чувствуете ли вы себя неспособным стать тем, чем вам хотелось бы быть? У вас, может быть, есть религиозный идеал; не чувствуете ли вы свою неспособность его осуществить или достичь? Не испытываете ли вы в связи с этим чувство беспомощности, сознание своей виновности и тщетности всех попыток?
— Пойдемте не торопясь дальше. Итак, у вас нет страха внешней неустойчивости, но вы боитесь неустойчивости внутренней. вы хотите найти внутреннюю безопасность с помощью идеала; при этом вы чувствуете, что у вас нет способности достичь этого идеала. Но почему вы хотите уподобиться идеалу или достичь его? Не для того ли, чтобы обрести уверенность, почувствовать себя защищенным? Вы называете подобное убежище идеалом, но в действительности вы желаете быть в безопасности, получить надежную защиту, не так ли? Вы понимаете это теперь, не правда ли? Но пойдемте дальше. Вы уже сознаете, какое малое значение имеет внешняя защищенность. Но понимаете ли вы ложность поисков внутренней защищенности путем уподобления идеалу? Идеал — это ваше убежище; он заменил деньги. Понимаете ли вы это по-настоящему?
«Да, понимаю».
— Тогда оставайтесь тем, что вы есть. Когда вы осознаете, что ваш идеал — ложный, он отпадет от вас. Вы — это то, что есть. Исходя из того, что есть, идите вперед, чтобы понять то, что есть, но не в направлении к особой цели, так как цель или результат всегда находится вне того, что есть. То, что есть, — это вы сами; не в каком-то особом состоянии, но вы сами, каков вы есть в каждый данный момент. Не осуждайте себя и не становитесь покорны тому, что вы осознаете, но будьте внимательны и не спешите истолковывать движение того, что есть. Это трудно, но в этом великая радость. Только для того, кто свободен, существует счастье; свобода же приходит одновременно с истиной того, что есть.

[Sopheeya1984]

КНИГА ВТОРАЯ
СОЗИДАТЕЛЬНОЕ СЧАСТЬЕ

Вам и мне внутренне присуще свойство быть счастливыми, быть творческими, соприкасаться с тем, что пребывает вне тисков времени. Созидательное счастье существует для всех, а не для немногих. Вы можете выражать его по-своему а я иначе; но существует оно для всех. Созидательное счастье не имеет рыночной цены. Но это то единственное что может раскрыться для всех. может ли ум войти в соприкосновение с тем, что является источником всякого счастья? Возможно ли держать наш ум открытым для непознаваемого? В конечном счете, раскрытие себя по отношению к источнику всякого счастья — это наивысшая религия. Но для того чтобы осуществить в жизни это счастье, вам необходимо отдать ему должное внимание.
Самопознание — это источник мудрости.

ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ

«Каким же образом человек может осознать свою обусловленность?»
— Это возможно в том случае, если мы поймем другой процесс, а именно, процесс привязанности. Если вы сможете понять, почему мы привязаны, тогда, возможно, вы будете в состоянии осознать свою обусловленность.
Объект привязанности создает для меня пути бегства от моей собственной пустоты. Привязанность есть бегство от себя, а как раз бегство от себя усиливает обусловленность. Если я привязан к вам, то причина этого заключается в том, что вы оказались путем для моего бегства от себя. Если мы сможем осознать пути нашего бегства от себя, то увидим, какие факторы, какие влияния создают нашу обусловленность.
Вы уходите от себя с помощью общественной деятельности, выполняя религиозные обряды; через приобретение знаний, с помощью Бога, благодаря склонности к развлечениям. Бог и алкоголь находятся на одном уровне, если они являются путем бегства от того, что мы есть. Только тогда, когда мы осознаем пути бегства, — сможем мы понять свою обусловленность.
Что произойдет, если вы не будете убегать от себя? Испытали ли вы это когда-нибудь?
Все эти формы бегства от себя и наша привязанность к ним порождают обусловленность. Обусловленность создает проблемы, конфликт. Именно обусловленность препятствует пониманию вызовов жизни; наш ответ, поскольку он обусловлен, неизбежно должен порождать конфликт.
«Как же можно освободиться от обусловленности?»
— Только путем понимания, благодаря осознанию наших путей бегства от себя. Наша привязанность к тому или иному лицу, к идеологии — все это факторы, ведущие к обусловленности. Все пути бегства неразумны, так как они неизбежно порождают конфликт. Идеал — это фикция он создан умом; а уподобление себя идеалу есть бегство от того, что есть. Понимание того, что есть, адекватные действия по отношению к тому, что есть, происходят тогда, когда ум не ищет больше путей бегства. Сам процесс мышления по поводу того, что есть, — это бегство от того, что есть. Размышление по поводу проблемы есть бегство от нее, так как само мышление есть проблема, притом единственная проблема. Ум, который не хочет быть тем, что он есть, который страшится того, что он есть, — такой ум ищет различные пути бегства от себя. И все эти пути бегства суть мысль. До тех пор пока происходит процесс мышления, неизбежно остается и бегство от себя, и привязанность, которые лишь усиливают нашу обусловленность.
Освобождение от обусловленности наступает тогда, когда прекращается процесс мышления. Когда ум стал совершенно безмолвным, приходит свобода, — и тогда проявляется реальность.

СТРАХ ВНУТРЕННЕГО ОДИНОЧЕСТВА

Как важно умирать ежедневно, умирать каждую минуту по отношению ко всему, к многочисленным «вчера» и даже по отношению к моменту, который только что закончился! Без смерти нет обновления, без смерти нет творчества. Груз прошлого порождает его продолжение во времени, а тревоги вчерашнего дня дают новую жизнь сегодняшним тревогам. Вчерашний день продолжается в сегодняшнем, а завтрашний день — это все еще вчера. Избавление от этой непрерывности существует только в смерти. В умирании заложена радость. Вот это только что наступившее утро, свежее и ясное, свободно от света и тьмы вчерашнего дня; песня вон той птицы раздается впервые. Мы тянем за собой память о вчерашнем дне, и она омрачает нашу жизнь. Пока ум остается механической машиной, он не знает покоя, тишины, безмолвия, он постоянно изнашивается. То, что пребывает в тишине, может возрождаться; но то, что находится в непрерывной деятельности, изнашивается и является бесполезным. В завершении — живой родник, а смерть столь же близка нам, как и жизнь.

— Пребывать в уединении, в наивысшем смысле слова, имеет большое значение. Внешне вы ничего не имеете против того, чтобы быть одинокой, но от внутреннего одиночества вы отворачиваетесь. Почему?
— Следовательно, ваш страх — это не страх перед внутренним одиночеством; но ваше прошлое боится того, чего оно не знает, чего оно не переживало. Прошлое старается поглотить новое, сделать из него пройденный опыт. Может ли прошлое, которое есть вы сами, пережить новое, неизвестное ему? Известное может переживать только то, что ему присуще; оно никогда не может пережить новое, неведомое.
Когда вы даете неизвестному наименование, когда вы называете его внутренним одиночеством, вы лишь даете ему словесное обозначение. Тогда слово заменяет само переживание; слово — ширма для страха. Когда вы даете определение «внутреннее одиночество», такое определение закрывает сам факт, закрывает то, что есть. Вот это слово и порождает страх.

— Постараемся прежде всего понять, почему мы не в состоянии взглянуть на сам факт и что именно мешает нам быть пассивно бдительными по отношению к нему.
Известное, т.е. наш прошлый опыт, стремится поглотить то, что оно называет внутренним одиночеством; но оно не может пережить его, так как не знает, что это такое. Оно знает определение, но не знает того, что лежит за словом. Неведомое не может стать предметом опыта. Вы в состоянии рассуждать или думать по поводу неведомого, вы можете испытывать перед ним страх; но мысль не в состоянии понять его, так как мысль есть результат известного, результат опыта. А поскольку мысль не может познать неведомое, она его боится. Страх остается до тех пор, пока мысль стремится пережить неведомое, понять его.

Если вы будете правильно слушать, вы поймете истину всего этого, и тогда истина окажется единственным возможным действием. Что бы мысль ни предпринимала по отношению к внутреннему одиночеству, все это есть бегство, отход от того, что есть. Уходя от того, что есть, мысль создает свою собственную обусловленность, которая делает невозможным переживание нового, неведомого. Страх — единственный ответ мысли на неведомое; мысль может называть его различными именами, но, тем не менее, это просто страх. Поймите же, мысль не в состоянии иметь дело с неведомым, с тем, что есть, если она прикрылась словами «внутреннее одиночество». Лишь когда вы это поймете, то, что есть, раскроет себя; тогда придет неизмеримое.
И, наконец, позвольте дать вам совет, все оставить в покое, так как есть; вы все выслушали и пусть это совершит свою работу. Когда почва вспахана, зерно посеяно, земля нуждается в покое, чтобы дать свершиться творению.

ПРОЦЕСС НЕНАВИСТИ

«Да, но что же еще можно сделать?»
— Не надо спрашивать, продолжайте наблюдать за процессом нашей собственной мысли. Как она хитра и обманчива! Она обещает нам избавление, но создает лишь новый кризис, новый антагонизм. Продолжайте пассивно наблюдать за ней, «и пусть истина того, что вы наблюдаете, раскроется сама.
«Придет ли тогда свобода от ревности, ненависти, от этой постоянной скрытой борьбы?»
— Когда вы надеетесь на что-либо, в положительном или отрицательном смысле, вы проецируете ваше собственное желание. Вы добьетесь его осуществления, но это окажется лишь подменой, и потому борьба будет продолжаться. Желание приобрести или избежать чего-то остается в поле противоположностей, разве не так? Поймите ложное таким, каково оно есть, и тогда появится истина. Вы не должны искать ее. Вы найдете то, что вы ищете, но это не будет истина. Вы же продолжайте пассивно осознавать весь процесс вашей мысли в целом,.

ПРОГРЕСС И РЕВОЛЮЦИЯ

Как крепко мы держимся за идею прогресса! Нам приятно думать, что в будущем мы станем лучше, более милосердными, миролюбивыми и добродетельными. Мы охотно придерживаемся этой иллюзии, и только немногие глубоко осознают обманчивость подобного становления, понимают, что это лишь удовлетворяющий нас миф. Мы любим думать, что в будущем станем лучше, но пока продолжаем жить по-прежнему. Прогресс — такое утешительное, такое успокаивающее слово, которым мы гипнотизируем себя. То, что есть, не может стать чем-то иным; жадность никогда не может превратиться в свою противоположность, а насилие не может стать ненасилием. Мы можем превратить чугунную чушку в замечательную сложную машину, но прогресс — всего лишь иллюзия, если его применяют к становлению личности. Идея «я», являющегося в ореоле славы, — это простой обман страстного желания быть великим. Мы преклоняемся перед успехами государства, перед идеологией, перед личностью и обманываем себя утешающей иллюзией прогресса. Мысль может прогрессировать, стать чем-то большим, двигаться в направлении более совершенной цели; она в состоянии сделать себя безмолвной. Но пока мысль есть движения в сторону приобретения или отказа, — она только реакция. Реакция всегда порождает конфликт, а развитие конфликта — это новое смятение, новый антагонизм.

Изменение, основанное на идее, — это не революция. Идея — это ответ памяти, и, следовательно, идея — это реакция. Подлинная революция возможна лишь тогда, когда идеи потеряли свое значение и отошли на задний план.
Идеи разделяют, а всякое разделение — это дезинтеграция, а совсем не революция. Идеология препятствует непосредственному действию. Сама функция идеи — это разделение людей. Вера, религиозная или политическая, восстанавливает одного человека против другого. Так называемые религии разделили людей и продолжают делать это сейчас. Организованная вера, то, что называется религией, подобна всякой другой идеологии. Это продукт ума; поэтому она несет разделение.
Подменяя одну идеологию другой, вы не изменили весьма существенного факта, заключающегося в том, что целая группа или один индивидуум смотрит на других, как на стоящих ниже. В действительности, неравенство существует на всех уровнях бытия. У одного есть способности, у другого их нет... Неравенство — очевидный факт, и никакая революция не может с ним покончить.
Наблюдение с предубежденным умом совсем не есть наблюдение.
— Любовь — единственный фактор, который может обеспечить коренную революцию. Любовь — это единственная истинная революция. Но любовь — не идея; она приходит, когда нет мысли.

СКУКА

Как необходимо для ума очищать себя от всякой мысли, быть постоянно пустым, не становиться пустым, но просто быть; умирать для всякой мысли, для всех воспоминаний вчерашнего дня и даже в отношении наступающего часа! Умирать так просто, а продлевать тяжело, потому что продление — это усилие быть или не быть. Усилие — это желание, а желание может умереть лишь тогда, когда ум прекратит добиваться, стяжать успех. Как легко жить просто! И это отнюдь не застой. Великое счастье в том чтобы не иметь желаний, не быть тем или иным, никуда не стремиться. Когда ум очищает себя от всех мыслей, только тогда приходит творческое безмолвие. Ум не может быть безмолвным, пока он блуждает в поисках достижений. Достижение для yма означает добиться успеха. Ум не может стать чистым, если он продолжает плести ткань собственного становления.

— Что вы понимаете под интересом? Откуда этот переход от интереса к скуке? Что означает интерес? Вы интересуетесь тем, что вам нравится, что доставляет вам удовольствие, не правда ли? Не является ли такой интерес процессом приобретения? Вы, конечно, не проявляли бы интереса к тому или иному объекту, если бы не имели в виду что-то приобрести, не так ли? У вас поддерживается интерес, пока вы приобретаете. Само приобретение есть интерес, не правда ли? Вы стремились получить удовлетворение от всего, с чем соприкасались; и когда вы использовали все до конца, вполне естественно, что вам все надоело. Всякое приобретение есть форма скуки, душевной усталости. Мы жаждем новых игрушек. Как только нам надоела одна из них, мы обращаемся к другой, причем всегда находится новая игрушка, на которую мы обращаем внимание. Мы направляем внимание на тот или иной предмет в надежде что-то приобрести. Предметом приобретения может быть удовольствие, знание, слава, умение...
«Неужели интерес — это всегда стяжание?»
— Да, это так. Разве вы интересовались бы чем-либо, если бы это ничего вам не давало? Вы этого не замечали?
Но если мы сможем вместе понять процесс приобретения, интереса, скуки, тогда, возможно, придет свобода. Свободу нельзя приобрести. Если вы ее приобретете, вам скоро станет с нею скучно. Не притупляет ли стяжание ум? Приобретение, позитивное или негативное, — это бремя. Как только вы что-то приобрели, вы теряете к нему интерес. Желая приобрести, вы оживлены, заинтересованы; но владение — это скука. Вы можете хотеть владеть большим, но стремление к большему — это лишь движение к скуке. Вы пробуете различные формы стяжания, но пока существует усилие, направленное к стяжанию, до тех пор поддерживается интерес. Приобретение всегда имеет конец, поэтому всегда существует скука.
Обладание утомляет ум. Всякое приобретение — будет ли это знание, собственность, добродетель — ведет к невосприимчивости. Природа ума состоит в том, чтобы достигать, поглощать, не так ли? Или вернее, образец, который ум для себя создал, представляет собой модель накопления. Такой деятельностью ум готовит собственную усталость и скуку. Интерес, любопытство — это начало стяжания, которое вскоре становится скукой. Так ум переходит от скуки к интересу и снова к скуке, пока не дойдет до крайней усталости; и эти, следующие одна за другой волны интереса и усталости считают жизнью.

«Но как можно быть свободной от стяжания, чтобы больше его не было?»
— Только познав на опыте истину всего процесса стяжания, достижения, и не стараясь быть не склонной к стяжанию, отрешенной. Быть не склонной к стяжанию — это всего лишь другая форма склонности к стяжанию, которая скоро становится изнурительной, наводящей тоску. Трудность не в словесном понимании, но в том, чтобы испытать, пережить на опыте ложное как ложное. Увидеть истинное в ложном — это начало мудрости. Для ума трудно пребывать в безмолвии, так как ум всегда беспокоен, всегда находится и погоне за чем-то, всегда приобретает или отказывается. Ум никогда не бывает тихим; он ищет и находит, он находится в непрерывном движении. Прошлое, отбрасывая тень на настоящее, создает свое собственное будущее. Это — движение во времени, и между мыслями едва ли когда-нибудь бывает промежуток. Одна мысль следует за другой без перерыва; ум постоянно оттачивает ими себя и изнашивается. Если все время затачивать карандаш, то вскоре от него ничего не останется; аналогично и ум постоянно использует себя и приходит к истощению. Ум всегда боится прийти к концу. Но жизнь — это постоянное завершение изо дня в день; это умирание по отношению ко всякому стяжанию, к воспоминаниям, переживаниям, к прошлому. Как может происходить жизнь, если существует переживание, опыт? Опыт — это знание, память; но является ли память, воспоминание состоянием переживания? Присутствует ли в состоянии переживания память как переживающий? Очищение ума — это жизнь, это творчество. Красота существует в процессе переживания, не в пережитом, потому что пережитое — это всегда прошлое, а прошлое не является тем, что мы переживаем, оно не живое. Очищение ума — это успокоение сердца.

[Sopheeya1984]

ДИСЦИПЛИНА

— Вы используете дисциплину, контроль в качестве средства для достижения тишины ума, разве не так? Дисциплина предполагает сообразование с образцом; вы устанавливаете внутренний контроль для того, чтобы быть тем или иным. Не является ли дисциплина, в сущности, насилием? Когда вы дисциплинируете себя, это, может быть, доставляет вам удовлетворение; но не является ли само это удовлетворение какой-то формой сопротивления, которое культивирует новый конфликт? Не оказывается ли так, что практическое применение дисциплины равносильно культивированию самозащиты? Но ведь то, что является предметом защиты, всегда будет подвергаться нападению. Не влечет ли за собой дисциплина подавление того, что есть, с целью достижения желаемого результата? Подавление, замена одного другим, сублимация — все это укрепляет усилие и вызывает новый конфликт. Дисциплина — это подавление, преодоление того, что есть. Дисциплина — это насилие; итак, с помощью «ложных» средств мы надеемся достичь «истинной» цели. Но возможно ли, чтобы благодаря сопротивлению проявилась свобода, истина? Свобода существует с самого начала, а не в конце: цель — это первый шаг, а средства — это результат. Первым шагом должна быть свобода, а не последним. Дисциплина включает принуждение, в тонкой или грубой форме, исходящее извне или наложенное на себя изнутри. Но где имеется принуждение, там страх. Страх, принуждение используются как средство для достижения цели, цели, являющейся любовью. Но может ли любовь быть достигнута через страх? Любовь существует тогда, когда нет страха, на каком бы то ни было уровне.
Сама деятельность ума есть препятствие к его собственному пониманию. Вы никогда не замечали, что понимание приходит лишь тогда, когда ум, как мысль, перестает действовать? Понимание приходит с прекращением процесса мышления, в интервале между двумя мыслями. Если в отношении к своему уму мы сумеем проявить искреннее внимание, наблюдательность — мы его поймем. Мы не говорим, конечно, о дисциплине, контроле, подавлении, сопротивлении, но о процессе и прекращении самой мысли.
Вы спрашиваете, каким образом можно покончить с мыслью. Являетесь ли вы, мыслящий, сущностью, отдельной от ваших мыслей? Полностью ли вы отличны от них? Не являетесь ли вы вашими собственными мыслями? Существует лишь мысль, и эта мысль создает того, кто мыслит; она придает ему форму и делает его перманентной, отдельной сущностью. Мысль видит, что она сама непостоянна, находится в непрестанном движении; поэтому она порождает мыслящего, как неизменную сущность, отдельную и отличную от нее самой. Вот теперь мыслящий начинает оперировать мыслью; мыслящий говорит: «Я должен покончить с мыслью». На самом деле, существует только процесс мысли и не существует того, кто мыслит, находясь вне мысли. Крайне важно пережить эту истину. Существуют только мысли, но не мыслящий, который ими мыслит.

«Но каким образом первоначально возникает сама мысль?»
— Она появляется благодаря восприятию, соприкосновению, ощущению, желанию и отождествлению, «я хочу», «я не хочу» и т.д. Наша проблема состоит в том, каким образом мысль может прийти к концу. Любая форма принуждения, сознательная или бессознательная, совершенно бесполезна, так как предполагает существование того, кто контролирует, того, кто дисциплинирует; а такой сущности, как мы видели, нет. Дисциплина — это процесс осуждения, сравнения, оправдания. Но когда нам совершенно ясно, что не существует такой отдельной единицы, как мыслящий, как тот, кто дисциплинирует, тогда остаются только мысль и процесс мышления. Мышление — это ответ памяти, опыта, прошлого. Это опять-таки необходимо понять, и не на словесном уровне: это должно стать предметом переживания. Вот тогда появляется пассивная бдительность, при которой нет мыслящего, приходит такое осознание, при котором мысль полностью отсутствует. Ум — это совокупность прошлого опыта, сознание «я», которое всегда пребывает в прошлом; он спокоен лишь тогда, когда не проецирует себя, то есть когда в нем отсутствует желание становления.
Ум пуст только тогда, когда мысль отсутствует. Мысль может прийти к концу не иначе, как через пассивное наблюдение каждой мысли. В таком осознании нет наблюдающего, нет критика; а при отсутствии критического взгляда существует одно только переживание. В состоянии переживания нет ни того, кто переживает, ни того, что является предметом переживания. Предмет переживания — это мысль, которая порождает мыслящего. Только тогда, когда ум находится в состоянии переживания, приходит тишина, безмолвие, которое не создано, не составлено из частиц. Только в таком безмолвии может проявиться реальное. Реальное — вне времени и вне измерения.

КОНФЛИКТ. СВОБОДА. ОТНОШЕНИЕ

Свобода не есть идеал, созданный умом. Сама свобода есть единственное средство достичь свободы.
Понимание приходит тогда, когда ум спокоен.
Ум не может быть безмолвным, если он что-то приобретает, если он находится в становлении. Всякое стяжание — это конфликт, всякое становление есть процесс изоляции. Ум не бывает безмолвным, если он подвергается дисциплине, контролю, проверке; подобный ум — мертвый ум, он изолировал себя с помощью различных форм сопротивления, и поэтому с неизбежностью причиняет страдания и себе, и другим.
Ум безмолвен лишь тогда, когда он не захвачен мыслью, т.е. не пойман в сети своей собственной деятельности. Лишь когда ум безмолвен, — но не когда его сделали безмолвным, — проявляется истинный фактор, и это — любовь.

УСИЛИЕ

Как просто быть невинным, простодушным! Без внутренней чистоты невозможно быть счастливым. Бесстрашие — это не храбрость, а свобода от накопления.
..Ведь то, что мы называем усилием, есть постоянный процесс странствования и прибытия в различных направлениях, процесс приобретения. Это бесконечное становление, расширение, рост. Усилие, направленное к той или иной цели, всегда должно создавать конфликт, а конфликт — это антагонизм, противодействие, сопротивление. Необходимо ли все это?

«Если бы мы не делали подобных усилий, разве не было бы тогда застоя и разложения?»
— Так ли это? Что мы создали до сих пор благодаря усилиям на психологическом уровне?
Цель содержится в способах ее достижения, не так ли? Таким образом, существуют только средства, способы достижения цели. Способы достижения сами по себе являются целью, результатом.

— Наше стяжание — способ прикрыть собственную пустоту. Наш ум подобен пустому барабану, по которому бьет любая идущая мимо рука и который производит большой шум. Такова наша жизнь, этот конфликт постоянной неудовлетворенности, бегства от действительности и возрастающего страдания. Удивительно, что мы никогда не бываем одни, никогда не бываем наедине с собой. Мы всегда с чем-то, с проблемой, с книгой или человеком; а когда мы остаемся одни, то с нами наши мысли. Чрезвычайно важно быть уединенным, открытым. Всякое бегство от себя, всякое накапливание, всякое усилие быть или не быть должны прекратиться; и только тогда существует та уединенность, которая может вместить единственное, неизмеримое.
«Как же прекратить это бегство?»
— Для этого важно понять ту истину, что всякое бегство от себя ведет лишь к иллюзии и страданию. Сама эта истина освобождает; вы ничего не можете сделать в этом отношении. Само ваше действие, ваша попытка прекратить бегство — это всего лишь другая форма бегства. Высочайшее состояние не-действия есть действие истины.

ПРЕДАННОСТЬ И ПОКЛОНЕНИЕ

Мы убегаем от себя путем искания, которое является иллюзией. Любыми путями мы стремимся уйти от того, что мы есть. Внутри себя мы так поверхностны, мы в действительности ничто.
То, что есть, можно понять лишь тогда, когда ум больше не ищет ответа. Поиски ответа — это бегство от того что есть. для понимания того, что есть, ум должен быть безмолвен.
То, что есть, — это то, что существует в каждый данный момент.
Понимание того, что есть, не зависит от мысли, так как сама мысль есть уход от того, что есть. Только тогда, когда ум безмолвен, раскрывается истина того, что есть.
Когда песнь исходит от реального, нет ни вас, ни меня — есть лишь безмолвие вечного. Песнь — это не звуки, это безмолвие. Не давайте звукам вашей песни наполнять ваше сердце.

ОБРАЗОВАНИЕ И ИНТЕГРАЦИЯ

Быть довольным — не значит быть довольным чем-то. Довольство — это состояние независимости. Чтобы быть довольным, нужна свобода. Свобода и есть, и всегда должна быть с самого начала; она — не результат, не цель, которой надо достигнуть. Будущая свобода не имеет реальности, это — всего лишь идея. Реально то, что есть, и пассивное осознание того, что есть, — это довольство.
Понять ложное как ложное, видеть истинное в ложном, осознать истинное как истинное — это начало разумности.

Страх надо наблюдать, изучать, понять. Страх — не абстракция; страх проявляется лишь по отношению к чему-то определенному, и именно это отношение необходимо понять. Понять — не значит сопротивляться или противодействовать.
Творчество может проявиться только в состоянии внутренней умиротворенности, счастья, но не тогда, когда существует конфликт, борьба. Внутри нас постоянно происходит борьба между тем, что есть, и тем, что должно было бы быть, между тезисом и антитезисом; мы считаем, что конфликт неизбежен, и эта неизбежность сделалась нормой, стала истиной, — хотя это, возможно, совсем не истина. Можно ли с помощью конфликта преобразить то, что есть, в противоположное ему? Я есть это, но если я буду бороться за то, чтобы стать тем, т.е. сделаться противоположным тому, что я есть, изменю ли я это?
Если вам надо понять что-либо, разве вы не должны наблюдать, изучать его? Но можете ли вы совершенно свободно приступить к изучению, если у вас уже имеется представление в пользу изучаемого или против него?
Освобождение от конфликта приходит лишь тогда, когда имеется понимание того, что есть. То, что есть, никогда нельзя понять сквозь завесу идеи; к нему надо подойти по-новому. Так как то, что есть, никогда не бывает статичным, то ум не должен быть привязан к знанию, идеологии, верованиям, умозаключениям. Конфликт по своей природе вносит разделение, совершенно так же, как любое противодействие; а разве процесс исключения, отделения не является дезинтегрирующим фактором? любое усилие возвысить себя или умалить, — это процесс дезинтеграции.
Когда вы видите ложное как ложное, несомненно, проявляется истинное. Когда вы осознаете факторы дезинтеграции, не просто на уровне слов, но глубоко, разве тогда не существует интеграции. Является ли интеграция чем-то статичным, чего надо достичь, что завершает? Интеграция — не цель, не завершение, а состоянии бытия; это нечто живое; а разве может живое быть целью, результатом? Желание быть интегральным не отличается от любого другого желания, а всякое желание — это причина конфликта. Интеграция существует тогда, когда нет конфликта. Интеграция это состояние полного внимания. Не может быть полного внимания, если существует усилие, конфликт, сопротивление. Полное внимание невозможно, если имеются осуждение, оправдание или отождествление, если ум затуманен выводами, рассуждениями, теориями. Когда мы поняли все, что является препятствием, — только тогда существует свобода. Свобода — это абстракция для человека, пребывающего в тюрьме; но пассивное, бдительное внимание обнаруживает все препятствия, помехи, и, свободная от них, возникает интеграция.

[Sopheeya1984]

ЦЕЛОМУДРИЕ

Насилие всегда стремится к успеху; насилие — это самоосуществление. Преуспевать, иметь успех — это всегда означает терпеть неудачу. Прибытие — это смерть, а следование — вечно. Добиваться, быть победителем в этом мире — значит потерять жизнь. Как настойчиво мы добиваемся цели! Но достижение цели нескончаемо; точно так же нескончаем и конфликт, связанный с достижением. Конфликт — это постоянное преодоление, и то, что покорено, необходимо подчинять снова и снова. Победитель всегда находится в страхе, и обладание, собственность — источник его тьмы. Побежденный, который жаждет победы, теряет то, что он получил; он становится подобен победителю. Иметь пустую чашу означает обладать жизнью, которая бессмертна.

Вы действительно считаете, что можно прийти к миру через конфликт? Разве средства не имеют неизмеримо большее значение, чем цель? Цель может быть, а средства есть. Реальное, то, что есть, должно быть понято, а не задушено принятыми решениями, идеалами и хитроумными рассуждениями. Скорбь — это не путь счастья.
Обет — это форма сопротивления, а то, чему вы противитесь, в конечном счете побеждает вас. Истина не может быть побеждена, вы не можете штурмовать ее; она проскользнет сквозь ваши ладони, если вы попытаетесь схватить ее. Истина приходит безмолвно, без того, чтобы вы об этом знали. То, что вы знаете, — не истина, это лишь идея, символ. Тень не есть реальное.
У вас есть образец для действий, с помощью которых вы надеетесь достичь истины. Образец всегда является вашим собственным созданием, он соответствует вашей обусловленности, точно так же, как и ваша цель. Вы создаете образец, а потом даете обет осуществить его в жизни. Все это — предельная форма ухода от самого себя. Но вы совсем не являетесь этим образцом, который вы сами спроецировали; вы — то, что вы действительно есть, это искусство, которое приходит через бдительное самоосознание при глубокой пассивности.
Важно понять весь процесс создания идеала, принятия обета, дисциплины, страданий; ведь все это есть глубокое бегство от внутренней нищеты, от боли, вызываемой внутренней неполноценностью, одиночеством. Весь этот процесс и есть вы сами.

СТРАХ СМЕРТИ

то, что является постоянным, не есть вневременное. Вневременное не приходит туда, где есть время и длительность. Мысль есть постоянное движение во времени; это движение не может включать в себя состояние бытия, которое вне времени. Время — это не только хронологическое время; время — это мысль, рассматриваемая как движение от прошлого через настоящее в будущее; это движение памяти, слова; это — образ, символ, воспроизведение, повторение. Мысль, память приобретает длительность благодаря словам и повторению. Конец мысли есть начало нового, смерть мысли — это вечная жизнь. Необходимо постоянное завершение для того, чтобы проявилось новое. То, что обладает новизной, не бывает непрерывным; новое никогда не может пребывать в поле времени. Новое существует лишь там, где есть умирание в каждый данный момент. Необходимо ежедневное умирание для того, чтобы проявилось неведомое. Завершение старого — это начало нового; но страх препятствует завершению.

смерть — это неизвестное. Какими бы знаниями о смерти мы ни обладали, сама смерть не может оказаться в поле известного. Неведомое невозможно сделать известным; привычные действия не могут схватить смерть. Вот почему появляется страх.
Может ли известное, ум когда-либо понять или иметь неизвестное своим содержанием? Вы хотите знать, что такое смерть. Но знаете ли вы, что такое жизнь? ... — вот то, что мы называем жизнью. Но разве это жизнь? Смерть же — это не то, что противоположно жизни. Смерть есть неизвестное. То, что принадлежит известному, жаждет пережить смерть, неизвестное; и вот почему оно исполнено страха. Разве это не так?
Известное может испытывать лишь то, что известно; опыт всегда находится в поле известного; известное не может испытывать то, что находится вне его поля. Но состояние переживания в корне отлично от опыта. Состояние переживания не находится в поле того, кто испытывает; но когда переживание угасает, появляется испытывающий и опыт; и тогда-то переживание переходит и поле известного. Познающий, тот, кто испытывает, жаждет неизвестного; но так как испытывающий, познающий не может войти в состояние переживания, им овладевает страх. Он сам и есть страх, он неотделим от страха. Испытывающий страх совсем не есть тот, кто наблюдает этот страх; он есть сам страх, подлинное орудие страха.

— Вы говорите, что вы — наблюдающий, а страх — это наблюдаемое. Но так ли это? Являетесь ли вы сущностью, живущей отдельно от своих качеств? Разве вы и ваши качества — не одно и то же? Разве ваши мысли, эмоции и прочее — это не вы сами? Вас нельзя отделить от ваших свойств, мыслей. Вы есть ваши мысли. Мысль создает «я», «вас», как предполагается, — отдельную сущность; но без мысли нет и мыслящего. Видя непостоянство своей природы, мысль творит мыслящего, как постоянную, устойчивую сущность; мыслящий же тогда становится тем, кто переживает, анализирует, наблюдает, будучи независимым от мимолетного, преходящего. Все мы жаждем какого-то постоянства, и, видя непостоянство вокруг нас, мысль творит мыслящего как нечто постоянное. Мыслящий же, в свою очередь, приступает к созданию других, более высоких форм постоянства, таких как душа, атман, высшее «я» и прочее. В основе всей этой структуры лежит мысль.

Вы говорите, что боитесь смерти. Так как вы не можете иметь переживание смерти, у вас появляется страх. Смерть — это неизвестное, а вы боитесь неизвестного, не правда ли? На самом деле вы боитесь совсем не того, что неизвестно, — в данном случае смерти, — а вы боитесь потерять известное, так как это может причинить страдание. Вы цепляетесь за известное, за опыт, поэтому вы боитесь того, чем может оказаться будущее. Но то, что «может быть», будущее, — это всего лишь реакция, предположение, обратное тому, что есть. Ведь все это так, не правда ли?
— А знаете ли вы то, что есть! Понимаете ли вы это нечто? Открыли ли вы этот шкаф известного и заглянули ли внутрь? Не испытываете ли вы такого же страха перед тем, что можете там обнаружить? Пытались ли вы когда-нибудь исследовать то, чем вы владеете?
Ведь многие из нас боятся заглянуть в самих себя, не так ли? Мы боимся не только того, что может быть в будущем, но и того, что может быть в настоящем. Мы боимся узнать самих себя, каковы мы есть, и это стремление избежать то, что есть, заставляет нас бояться того, что может быть. К так называемому известному мы приближаемся со страхом, и с тем же страхом подходим к неизвестному, к смерти. Уход от того, что есть, — это желание пребывать в состоянии удовлетворенности. Мы ищем безопасности, мы постоянно требуем, чтобы ничто не беспокоило; вот это желание уйти от беспокойств и волнений побуждает нас убегать от того, что есть, и бояться того, что может быть. Страх — это неведение относительно того, что есть и наша жизнь проходит в постоянном страхе.
«А как можно избавиться от этого страха?»
— Для того чтобы освободиться от чего-либо, вы должны это понять. От чего вы хотите освободиться? Есть ли это страх или желание не видеть то, что есть! Именно желание не видеть то, что есть, порождает страх. Если вы не хотите понять все значение того, что есть, то страх действует как предупреждающее средство. Только те, кто серьезно работает в этом направлении, могут осознать счастье, только они обладают свободой от страха.
«Но как можно тогда понять то, что есть!»
— То, что есть, надо понять в зеркале взаимоотношений со всем остальным. То, что есть, можно понять лишь тогда, когда ум предельно пассивен, когда он не производит никаких действий по отношению к тому, что есть.
«Но не слишком ли трудно находиться в состоянии пассивного осознания?»
— Это трудно до тех пор, пока существует мысль.

СЛИЯНИЕ МЫСЛЯЩЕГО С МЫСЛЬЮ

Предположение и воображение — это помеха для истины. Ум, занятый спекулятивными предположениями, никогда не сможет познать красоту того, что есть; он опутан сетью собственных образов и слов. Как бы далеко ни уносился он в своем воображении, он все еще остается в тени собственной структуры и никогда не может видеть то, что вне его. Сенситивный ум — это не тот ум, который занят воображением. Способность создавать образы ограничивает ум; такой ум привязан к прошлому, к воспоминаниям, что делает его тупым. Лишь спокойный ум сенситивен. Накопление в любой форме — это бремя; а как может ум быть свободным, если он обременен? Только свободный ум сенситивен; это та открытость, которая не взвешивает, не предполагает, не знает. Воображение и предположение препятствуют открытости, сенситивности.

— Для того, чтобы понимать, делать открытия, не должен ли ум быть свободным с самого начала? Может ли ум, который подвергается дисциплине и подавлению, когда-нибудь стать свободным? Свобода — не конечная цель. Она должна существовать с самого начала, разве не так? Ум, который подвергается дисциплинам и контролю, обладает свободой лишь в рамках своего образца; но это не настоящая свобода. Цель дисциплины — сообразоваться с образцом; ее путь ведет к известному, а то, что известно, никогда не обладает свободой. Дисциплина со своим страхом — это алчное желание достижения.
— Если средство достижения — это подражание, то и результат должен быть копией. Средства формируют результат, не правда ли? Если уму с первых же шагов придается та или иная форма, то и в самом конце он обусловлен этой формой. Может ли обусловленный ум когда-либо быть свободным? Средство есть результат; это не два отдельных процесса. Когда средства — это подавление, тогда и результат также неизбежно окажется продуктом страха.
«то, что вы говорите, кажется мне почти кощунством и вызывает во мне настоящий шок; но, по-видимому, оно истинно.»
—Мы настолько отгородились от всего в наших собственных фантастических построениях, что большинство из нас не отваживается прямо посмотреть на них и на то, что кроется за ними. Само стремление понять уже есть начало свободы.

— Начнем с того, что находится близко, чтобы уйти далеко. Что вы понимаете под исканием? Стремитесь ли вы найти истину? Можно ли обрести ее путем искания? Для того чтобы искать истину, должны знать, что это такое. Искание предполагает, что вы это предвидите, уже имея некоторое ощущение или знание, не так ли? Является ли истина чем-то таким, что надо распознать, обрести и удержать? Разве даже намек на истину не есть проекция прошлого, и, следовательно, совсем не истина, а просто воспоминание? Искание предполагает процесс, связанный с выходом во вне или погружением внутрь, не правда ли? А разве ум не должен оставаться безмолвным для того, чтобы проявилось реальное? Искание — это усилие получить большее или меньшее; это приобретение, в позитивном или негативном смысле; и пока ум есть средоточие, фокус усилия, конфликта, разве может он когда-нибудь быть спокойным? Может ли ум быть спокойным благодаря усилию? Его можно сделать спокойным путем принуждения; но то, что сделано, может быть разрушено.

«А разве усилие не является в какой-то мере необходимым?»
— Сейчас мы это увидим. Исследуем истину искания. Для искания необходим тот, кто ищет; необходима сущность, отдельная от того, что она ищет. Но есть ли такая сущность? И мыслящий и тот, кто переживает, — отличается ли он от своих мыслей и переживаний? Существует ли он отдельно от них? Если не исследовать всю эту проблему, медитация не будет иметь никакого значения. Поэтому нам необходимо понять ум, процесс нашего «я». Что такое ум, который ищет, выбирает, полон страха, отрицает или одобряет? Что такое мысль?
— Мысль — это ощущение, не так ли? Ощущение появляется благодаря восприятию и соприкосновению, отсюда возникает желание иметь это, а не то. Желание есть начало отождествления различения «моего» и «не моего». Мысль мимолетна, изменчива, непостоянна, и она ищет постоянства. Поэтому она создает мыслящего, того, кто мыслит, чтобы он стал постоянным; и эта сущность принимает роль надзирателя, руководителя, она контролирует, формирует мысль. Эта мнимо постоянная сущность является продуктами мимолетной, преходящей мысли. Эта сущность есть мысль; без мысли мыслящий не существует. Он состоит из качеств; его качества не могут быть отделены от него самого. Контролирующий eсть контролируемое, он просто ведет обманную игру с самим собой. До тех пор, пока ложное не воспринимается как ложное, истины нет.
«Но кто же такой зритель, переживающий? Что это за сущность, которая говорит «я понимаю»?»
— Пока существует переживающий, который помнит о своем переживании, истины нет. Истина не есть то, что надо запомнить, сохранить, записать, а потом высказывать. То, что является предметом накопления, не есть истина. Желание иметь опыт создает того, кто переживает, накапливает и запоминает. Желание приводит к отделению мыслящего от его мыслей. Желание становления, желание опыта, желание быть большим или меньшим — все это создает разделение переживающего и переживания. Осознание путей желания есть познание себя. Самопознание — это основа медитации.
«Каким путем возможно слияние мыслящего с его мыслями?» — Ни акт воли, ни дисциплина, ни какое бы то ни было усилие, контроль или концентрация и ни любое другое средство не могут достичь этого. Использование каких-либо средств предполагает посредника, который действует, не так ли? До тех пор пока существует тот, кто действует, будет сохраняться разделение. Это слияние возможно лишь тогда, когда ум полностью спокоен, не стараясь быть спокойным. Такое спокойствие существует не тогда, когда прекратил существование мыслящий, а когда сама мысль пришла к концу. Необходима полная свобода от ответов, вызванных нашей обусловленностью, т.е. свобода от мысли. Любая проблема находит разрешение только в том случае, если нет больше идей, выводов; умозаключение, идея, мысль — это возбужденное состояние ума. Но возможно ли понимание, если ум возбужден? Возбужденность ума должна быть умерена живой игрой спонтанности. Если вы слушали то, что было сказано, вы обнаружите, что истина придет в тот момент, когда вы совсем ее не ждете. Будьте открыты, восприимчивы, полностью сознавая от момента к моменту то, что есть. Не создавайте вокруг себя неприступной стены мысли. Благословение истины приходит тогда, когда ум не занят своей деятельностью и своей борьбой.

[Sopheeya1984]

* * *

Останови меня, останови
Великим валом всей Твоей любви!
Останови в груди наплывы слёз,
Останови внезапный мой вопрос,
Останови предчувствий зыбкий дым
Незыблемым присутствием Твоим.
И всем законам мира вопреки
Своим дыханьем смерть пересеки.


* * *

БЕТХОВЕНУ

И нет «за что?» И нет «доколь?»
Разверста грудь. Нет покрывала.
Омытая слезами боль
Вдруг просверкнула, засияла
Брильянтом в темноте ночной.
И подгибаются колени —
Страданье залито луной,
Страданье, ставшее свеченьем.
Удары благодатных гроз,
В серебряных зарницах дали.
Потоки безудержных слёз
Из недр алмазы вымывали...


* * *

За гранью жизни, нет — за гранью смерти,
За гранью боли и за гранью страха,
За гранью той гремящей круговерти,
При молнии божественного взмаха,
При том непостижимом озареньи,
Когда в нас открывается внезапно
То новое неведомое зренье,
И тыща солнц сверкает в каждой капле..


* * *

Два облака, два снежно-белых
С подсветом розовым крыла —
А птица по небу летела
И в бесконечности жила.
Она не ведала границы,
Она не знала про края.
Душа ль моя была как птица
Иль птица как душа моя?


* * *

I

Легчайший снег на крыльях белых
Спускался медленно с небес.
И вот пространство онемело,
И мягко засветился лес.
В одежды белые одетый,
Он наполнялся, чуть дыша,
Тем внутренним, тем тайным ветом,
Которым светится душа.
И стала тяжесть легче пуха,
И тихо Божья благодать
Учила нас на крыльях Духа
Над всею мукою взлетать.

II

Тишайший снег, весь шум мирской глуша,
На ветки лёг. Безмолвна жизнь лесная.
Я ничего не знаю, но душа...
Душа моя всё, что ей нужно, знает.
Душа моя безмолвна и полна.
Неполной мерой вы её не мерьте.
Всё в этом мире смертно, но Она
Вещает о таинственном бессмертье.

III

Бессмертие таинственно, как Бог.
Бессмертного нельзя увидеть глазом.
Тишайший снег на ветки леса лёг,
И Дух Святой нам усыпляет разум.
И все слова вдруг станут немотой,
И все резоны лягут мёртвой грудой,
Когда наполнит сердце Дух святой,
Когда Он хлынет через край сосуда.

[Sopheeya1984]

* * *

Вставало над землёй светило.
На вызов света не спеша,
Из тёмной глуби восходила
Глаза раскрывшая душа.
Ни бед, ни страха не осталось,
За слоем таял новый слой.
Душа над болью поднималась,
Вот так, как солнце над землёй.


* * *

Я знаю — Ты ко мне не снизойдёшь
И на мои стенанья не ответишь.
Но этих веток солнечная дрожь...
Но облака разбросанные эти...
Чугунных дней немая череда.
Какою болью встречу новый день я?
Но почему мне хочется всегда
Не жаловаться, а просить прощенья?..


* * *

I

Я попрошу помочь — Ты не поможешь.
Я воззову к Тебе — Ты не вонмёшь.
Ты милосерд и добр? О, Боже, Боже!
Всё это утешительная ложь.
И всё-таки всю жизнь к Тебе взываю,
Сквозь все напасти веря и любя.
Ты дал мне эту красоту без края
И бездну в сердце, чтоб вместить Тебя.


II

Да, Ты всего, о чём я мыслю, выше.
Да, Ты ни с кем из мыслимых не схож.
Да, Ты мой зов пронзительный не слышишь
Ты Сам меня всю жизнь мою зовёшь.


* * *

Ты мне всё дал и всё возьмёшь,
И в этом благодать.
Цепляние за дар Твой — ложь,
А истина — отдать.
Тогда разрушится мой плен
Тревог и суеты.
Тогда на все дары в обмен
В меня войдёшь сам Ты.


* * *

Я верю Тебе, мой Боже,
Я верю Тебе, Любимый.
Я верю, что Ты всё можешь,
Что мука преодолима.
Хоть боль и не знает меры,
В Твой лик я гляжу безмолвно.
Любовь доросла до веры,
До той безоглядной — полной.
Безмолвствует глушь лесная,
Безмолвно растут просторы.
Я, кажется, вправду знаю,
Что вера сдвигает горы.


* * *

Я думала, что не увижу,
Я думала, что не пойму...
Всё ближе, всё ближе, всё ближе,
Сквозь боль и сквозь внешнюю тьму,
Сквозь хаос поры предвесенней,
Сквозь страхом рождённые сны
Я вижу немое свеченье
Нетленной своей Глубины.

[Sopheeya1984]

* * *

Кто на небе звёзды держит
Без подпорок, без крюка?
Что такое этот стержень
Или Божия рука?
Кто мне скажет, что такое
Ликованье среди слёз
И незыблемость покоя
В центре всех вселенских гроз?
В этот центр, вот к этой яви
(Явь одна, а снов не счесть)
Путь души своей направить
И, придя, сказать: я есть.


***

Не делите на части Бога.
В Нём не мало есть и не много,
В Нём ни меры нет, ни границы —
В Нём есть всё. Всё должно ужиться.
Всё сложиться должно друг с другом.
И тогда лишь утихнет вьюга,
И безмолвный духовный космос
Нам ответит на все вопросы.


* * *

Поверить Богу — это значит
Не верить собственным глазам,
Не захлебнуться в море плача,
Когда дотла разрушен храм.
Ты, наполняющий мне душу,
Открыл её беде любой.
Ты на меня весь ад обрушил,
Сказав: «Не бойся. Я с тобой».


* * *

Когда я с морем, в мире нет
Другого ничего.
Вопрос умолк. Сплошной ответ -
Рост сердца моего.
И заглушает шум земной
Вселенская волна.
Когда мой Бог передо мной,
Душа моя полна.
Окончен неуёмный крик.
Прервался страшный сон.
Бог перед Иовом возник —
Мир снова сотворён.


* * *
НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ

Могильный склонившийся камень,
Да плеск одиноких вершин.
Огромное небо над нами —
Жилище бездомной души.
Что видит? О чём она помнит?
Чего себе просит она?
Быть может, вот эта огромность
Одна только ей и нужна.


* * *

А я смотрю на падающий снег.
А я слежу минут спешащих бег.
Всё сорвалось с пазов, всё на бегу,
А я стою на твёрдом берегу.
А я смотрю сейчас в иконный лик.
Он так спокоен, ясен и велик,
Он так бесстрашен, тих и так глубок,
Что ни один бушующий поток,
Что ни одну гремучую волну
Он не пропустит в эту глубину.


* * *

Апрель холодный, неодетый.
Снег сыплет, птицы не слышны,
И только трепет голых веток
На фоне городской стены.
Но если к веткам приглядеться,
Вмолчась в их тонкий переплёт,
То в старость к нам заглянет детство,
Иль вечность к нам в окно зайдёт...

* * *

I

О, этот жизнетворный хмель
Сияющего дня!
Я говорю за эту ель,
А птица — за меня.
Ни слова не произнесу.
Полна душа моя.
Запела иволга в лесу,
И замолчала я.
Я чувствую, что дуб с сосной
Зависли, как весь шар земной
В средине мировых пустот.
Всё неподвижно. И плывёт
В ничём. О, как она крепка,
Та бестелесная рука,
Что держит всех и вся. Какой
Непререкаемый покой
Сейчас расправился в лесу!
Нас кто-то держит на весу
Над бездною. И просит нас
Не открывать в испуге глаз
И не заглядывать во тьму,
Во всём доверившись Ему.


II

Таинственное равновесье —
Земля зависла в поднебесье.
И все бесчисленные нити
Связал незримый Вседержитель
В единый узел, вздох любой
Уравновесив всем Собой.
Да воскресенье, да, объятья,
Великий всплеск Господних сил.
Но всё-таки никто Распятья
И крестных мук не отменил...


* * *

Я существую в этом звуке,
Пронзившем, просквозившем грудь.
Я есть внутри великой муки.
Моя немеркнущая суть
В миг этот восстаёт из гроба,
Неся единственную весть,
Что, где б Христос три дня ни пробыл,
Что б ни случилось с Ним, — Он есть.
Он сам ответ на вызов муки.
Он сам на смерть Свою ответ.
Он существует в этом звуке.
Он созидает этот свет.

[Sopheeya1984]

Значительно ярче заявленная тема представлена в другом ее сборнике - "Дослушанный звук"
http://parnasse.ru/poetry/lyrics/religious/doslushanyi-zvuk-zinaida-mirkina.html



Зинаида Миркина
Дослушанный звук

Мне в этой жизни довелось
Дослушать каждый звук.
Все вещи доглядеть насквозь
И очутиться вдруг
В потустороннем, за судьбой
Как будто пройден мост,
Соединяющий с собой
И с каждою из звезд.


ДОСЛУШАННЫЙ
ЗВУК

ЧЕРЕЗ АД


* * *
Он так просил всего лишь час
Быть рядом, не смыкая глаз,
Всего лишь только час один
Быть с Ним на глубине глубин,
Глядеть туда, куда глядят
Его глаза — в кромешный ад,
В такой огонь, в такую тьму,
Каких не вынесть одному.
Он этой ночью приоткрыл
Впервые, сколько нужно сил,
Чтоб солнцем встать из тьмы. И вот
Отёр со лба кровавый пот,
В молчаньи посмотрел окрест
И, встав с колен, пошёл на крест.


* * *

Бог – это выход. В полной темноте.
В пространстве без дорог.
Скажите мне – есть выход на кресте?
- Тогда есть Бог.


* * *

I

Крест-на-крест перечеркнут свет -
Чернобыль. Сумгаит. Армения.
- Так Бога нет?
- Он на кресте висит.
Зияющая чернота
Завещана живым.
Он — на кресте.
Мы - у креста.
И мы
Его
храним.
Надеждам наступил конец.
Земле - последний час.
Хороним Бога внутрь сердец.
Да встанет Он из нас!


II

Да встанет Бог! Нет, не с небес
И не с других планет. –
Из сердца нашего воскрес
Бог. Или — Бога нет.

И есть всего один призыв:
Вот с этою весной
Да встанет Бог, который жив,
Раз вся любовь со мной!

Огня Господнего печать —
Бог, вдавленный в меня.
О, только бы не растерять
Ни искры от огня!

Всю грудь, всю плоть мою прожёг
И зреет в глубине.
Да будет Свет! Да встанет Бог,
Схороненный во мне!


III

Вся тяжесть рухнувшей Земли
И — семя Бытия.
На чаши равные легли
Мой Бог и боль моя.

И в пустоте качнулась вновь
На дрогнувших весах
Неодолимая Любовь
И неподъёмный Страх.

Моя душа должна опять
Найти противовес
И неподъёмное поднять,
Чтоб умерший воскрес!


* * *

Невозможному поверьте!
Только Дух оборет прах.
Дух живой в средине смерти
И ликующий в скорбях.
Дух мелькнувший птицеи белой,
Звоном, таяньем, весной.
Тот, которому нет дела
До всей тяжести земной! _
Сквозь и над - всегда в полете,
Ни замкнуть, ни обороть,
Дух противящийся плоти
И живящий нашу плоть.
Одоленье, легкость груза.
Свет в кромешной темноте
Радость в боли, воля - в узах,
Выход даже на кресте.
Зорче зренья, чутче слуха,
У бездонности на дне…
Помолись Святому Духу
О себе и обо мне...


* * *

Как рассказать склонившимся к могиле,
Что смерти нет, что свежая листва
И все цветы со мною говорили,
Когда умолкли навсегда слова?...

И как унять великий страх разлуки,
Что чуть отхлынув, подступил опять?
Как разомкнуть сомкнувшиеся руки
И как от сердца сердце оторвать?

Великая последняя дорога,
Сокрывшаяся в непроглядной мгле…
Когда святые хоронили Бога,
Какая скорбь стояла на Земле!

Зачем-то надо это сердце кинуть
Внутрь бездны – перейди, переплыви
Бескрайность боли, слезную пучину, -
Великий, полный океан любви…

И различи ликующее пенье
С той стороны прорвавшихся осанн…
Ты можешь долюбить до воскресенья,
Вмещая в сердце целый океан.


* * *

Так ты не умер, Ты - передо мной.
Твои глаза переглядели смерть.
Она прошла, не выдержала взгляда,
Немеркнувшего в непроглядной тьме.
Твое лицо взошло из тьмы кромешной
И вот стоит в зените Духа.
Мне все равно во что оделся Ты,
Из плоти Ты глядишь или с иконы.
Ты здесь. Тебя я осязаю сердцем,
Вмещающим всю меру ликованья,
Весь океан любви. Ты здесь. Ты вот,
И если был такой безумный миг,
Когда чело Твое покрылось потом
И взгляд померк, то этот миг прошел.
А Ты остался, Ты пройти не можешь.
Твое лицо дозрело до бессмертья.
Ты сам и есть Бессмертье, и другого
Бессмертья не бывает.
Тебе причастный, сросшийся с Тобою,
Становится бессмертным.
А те, кто недозрели и упали
С Живого Древа?
Вот за них, за всех...
Ведь потому и был кровавый пот,
Что Ты оставить никого не можешь...

[Sopheeya1984]

ДИПТИХ
Держи ум свой во аде
и не отчаивайся.
Св. Силуан

I

...А это слово "человек"
Звучало гордо. О, как гордо!
Какие мощные аккорды
Озвучили железный век —
И заглушили литургию.
Одни намеренья благие
Гремели как колокола
Победные над силой зла.
Век был уверен и параден.
Он позабыл, что рядом край.
— И мы не держим ум во аде.
Нам усыпил сознанье рай.
Мы сами боги. Нам не надо
Напоминать про пламя ада,
— Про этот внутренний огонь.
Нам нужен гром и лязг погонь,
Нам надо бить по зеркалам
И превращать в руины Храм.


II

Но в рай не входят мимо ада.
Так было. И да будет так.
И лишь не знающии пощады
К себе, способен выжечь мрак.
Есть равновесие в природе
Уму неведомый закон:
И если в мире свет восходит,
То значит в Боге мрак сожжен.
И выносил тоску такую,
И так сегодня солнцу рад,
Что всеми крыльями ликует
Мой дух, прошедший через ад.
И он готов спуститься снова
В кромешный мрак, сойти на нет,
Чтоб беспощадный Иегова
Сказал опять: "Да будет свет!


* * *

Есть остров Сознанья в разливе Стихии.
О, берег размывшие волны морские!
О, бьющие в грудь неуёмные страсти,
Крошащие, рвущие душу на части.

О нас переросшее грозное горе!
Я- остров, а смерть - бесконечное море,
Я - остров, а боль - это вал океана,
Враждебной стихии прибои неустанный.

Я - остров Сознания, остров Покоя,
Что врезался точкой в безбрежье морское.
Я - малая точка в огромном просторе,
Но мне по плечу осознание моря.

Да есть повеленье душе. Есть заданье –
Стать целостным Морем, стать Морем
сознанья,
Стать тем, над которым не властны
условья.
Открытым простором, бессмертной Любовью.


* * *

Тот, пеленами оплетенный,
Тот, одолевший естество, -
Не нарушение закона,
А исполнение его.

Когда по Божьему приказу,
Высвобождаясь из тенет,
Выходит из могилы Лазарь,
Над миром вновь восходит свет.

Но чтобы он восстал оттуда, -
Из бездны, с мирового дна, -
В великом напряженьи чуда
Душа безмолвствовать должна.

И вечно укрощает волны
И по морю ступает Тот,
Кто не нарушить, а исполнить,
Кто созидать сей мир идет.

И – снова буря… Боже правый,
Опять густеет в мире тень,
И ты опять в поту кровавом.
И все-таки – восходит день.


* * *

Встань в молчаньи и дух собери! —
Целый ад загудел над тобой,
Кто промолвил: "Господь мой внутри",
Тот все внешнее вызвал на бой.

Духа с плотью тяжелою спор.
У земного предела стою.
Тяжким шагом идет Командор
Обуздать дерзновенность мою.

Этот шаг в мировой тишине
Сквозь молений ночных немоту...
Кто промолвил: "Господь мой во мне",
Тот себя приготовил к кресту.

Смысл и боль моего бытия,
Огнь, горящий в моей черноте,
Дух мой, Мощь моя, Сущность моя,
Не остави меня на кресте!...


* * *

Я счастлива сквозь боль, я счастлива
сквозь муку.
В прорывах ада - рай, в прорывах бездны –
свет.
- И к вечной жизни путь - сквозь вечную
разлуку.
Тот, кто прошел сквозь смерть…
- Ну, а нельзя иначе?
Быть может как-нибудь полегче,
стороной?...
Не сквозь, а мимо, так, чтоб эти волны
плача
Не разрывали грудь, а - рядышком со
мной…
Пусть духу моему судьба предел очертит:
От сих, мол, и до сих, как тварям суждено.
- Да разве можно жить, соседствуя со
смертью?
Когда - ни жив, ни мертв? – Нет,
что-нибудь одно!
Единый океан, в котором нету края,
Единый небосвод, в котором нету дна…
Когда приходит смерть, я с каждым
умираю,
Когда ликует Дух, вся смерть побеждена
О, Господи, прости за малодушье наше,
За этот вечный страх у роковой черты…
Да, все еще звучит моление о чаше.
Но - не как я хочу, а так, как хочешь Ты...

[Sopheeya1984]

Содержание ветки:
Стивен Левин «Кто умирает?"
Тибетская система бардо
Гроф - Человек перед лицом смерти
Рам Дасс «Обещания и ловушки духовного пути"
C.Гроф, Д.Халифакс «Посмертный путь души: миф и наука»
Тензин Вангьял - Бардо: Смерть и другие промежуточные состояния
Свобода от смерти - Опыт Сознательной Эволюции - Клюев
Жизнь и смерть в буддизме - реферат
Методологические аспекты буддизма. - Парибок
Направленность желаний
Шэн-янь Буддизм и искусство
Сант Кирпал Сингх - Секрет смерти.

***********



Особую симпатию вызывают у меня книги
- написанные нашими проникшими в суть современниками (близкие нам по языку и жизненному опыту)
- книги, которой "одной достаточно": дающими прикосновение к глубокому пониманию с простыми и исчерпывающими практиками (ведущими от самого начала и до безграничного конца).
К числу таких любимых книг относится и эта.

[Sopheeya1984]

Стивен Левин Кто умирает?

Исследование Осознанного Существования и Осознанного Умирания

Мудрость американских индейцев говорит, что целостность определяется не количеством прожитых лет, а скорее полнотой вхождения в каждое мгновение.

В отличие от нашей культуры, уделяющей мало внимания подготовке к смерти, в культуре американских индейцев умирающему часто предлагают созерцать естественно выросший кристалл. Глядя на грани кристалла, переливающиеся всеми цветами радуги, человек сосредоточивает внимание на игре красок и отпускает все, что не позволяет уму выйти за свои пределы. Благодаря этой простой и мудрой подготовке, во время смерти человек легко оставляет свою временную форму и входит в радугу.

Судя по всему, люди, чья жизнь столь целостна, что включает в себя смерть, не испытывают сильных страданий. Однако это не означает, что они живут, постоянно думая о смерти; это означает, что они с любовью пребывают в настоящем, рассматривают каждое мгновение жизни как бесценный дар. Я знаю лишь немногих, чей образ жизни подготовил их к смерти. Лишь немногие погружались в свой ум и сердце так глубоко, что готовы ко всему – будь то смерть или болезнь, радость или горе.

Кто готов умереть? Тот, кто жил настолько полной жизнью, что не боится своих представлений о небытии. Ведь нас пугает лишь идея о смерти. Мы сторонимся только неизвестного.

Тот, кем мы себя считаем, представляет собой всего лишь облако в небе. А осознание, которое озаряет этот процесс, видится просто как свет. Мы понемногу отходим от отождествления с умом как с «я» и становимся чистым светом осознания, неизреченностью бытия.

Тело умирает, а ум постоянно меняется. Однако каким-то непонятным образом за всем этим ощущается присутствие того, что называют бессмертием, вечностью, таковым, каково оно есть.

Сполна родиться означает прикоснуться к этому бессмертию. Пережить, хотя бы на мгновение, пространственность, которая простирается за пределами рождения и смерти. Войти в таинственный и парадоксальный мир без оружия, а только с любовью и осознанием.

[Sopheeya1984]

Я был со многими людьми, когда они находились при смерти, и видел, какая великая ясность и открытость требуется для того, чтобы любовно справляться со смятением ума и тела. Чтобы оставаться вместе со страхом, который возникает без приглашений. Или оставаться столь открытым, чтобы при появлении страха сказать: «Что ж, это просто страх». Однако пространственное осознание не подвержено страху, потому что отдельное «я» не существует, и поэтому страху не к чему прицепиться.

Очевидно, для подготовки к смерти может быть полезной практика открытости по отношению к тому, что неприятно, практика принятия и отпускания раздраженности и страха, предоставления им свободы. Если вы выпишете в один список свои ограничения и привязанности, он даст очень полную картину вашей личности. Если вы и впредь будете считать эту личность своим подлинным естеством, вы будете усиливать свой страх смерти; это будет воображаемая боязнь потерять воображаемую индивидуальность.

Если вы составите список всей своей собственности и предпочтений, всего, что считаете своим, этот список обозначит расстояние между вами и живой истиной. Ведь в нем перечислены места вашей привязанности. Они приковывают к себе ваше внимание, и вы не можете смотреть дальше. Вместо того чтобы видеть контекст, в котором протекает ваша жизнь, вы привязываетесь к этой жизни как к единственной реальности. В этом смысл духовной близорукости. Именно эта близорукость не позволяет нам выйти за пределы своей мелодрамы, отпустить свое страдание.

Будда говорил, что удача приходит и уходит со взмахом хвоста лошади. Что вы сделали для полного открытия своей внутренней жизни, после которого, что бы ни случилось, оно будет лишь содействовать дальнейшему открытию? Ведь открывание себя жизни – нескончаемый процесс. Чем больше вы открываетесь ей, тем меньше смерть кажется вам врагом. Когда вы начинаете использовать смерть для углубления жизни, тогда все становится таковым, каково оно есть в это самое мгновение, и вы получаете возможность жить по-настоящему.

[Sopheeya1984]

Тогда начинается исследование вопроса «Кто умирает?». И первый ваш ответ такой: «Именно я умираю». Затем он видоизменяется до «Ладно, если умираю именно я, то что такое это я?». Вас удивляет состояние, в котором это «я» не относится полностью ни к мыслеобразам, ни к звукам, ни к каким другим переживаниям. И вы спрашиваете: «Может, я есть этот мимолетный поток впечатлений? Но ведь у меня есть имя, лицо, репутация». Затем вы видите, что «У меня есть имя» представляет собой еще одну мимолетную мысль, облачко, проплывающее по безграничным просторам сознания. Через мгновение ум думает уже о чем-то другом. Вы замечаете, что «я» – это всего лишь идея. Где ваше «я», когда вы о нем не думаете?

Фактически, наблюдая за своими мыслями, интереснее всего видеть, что все они стары. Мышление основывается на памяти. Уберите память, вашу шкатулку с представлениями и символическими кодами для представления реальности, и тогда, идя по тропинке, вы осознаете только себя, идущего по тропинке. Когда вы смотрите, есть только то, что вы видите. Вы чувствуете то, что вы чувствуете. Вы переживаете все непосредственно. Вы переживаете нечто, и на это нечто больше не падает тень «кого-то» идущего, видящего, чувствующего.

Если бы случилось так, что, войдя в комнату, вы внезапно утратили бы всю память, вы нашли бы «новую прелесть» в каждом ранее знакомом объекте. Вы собственными глазами увидели бы его сияющую реальность. Ушло бы все известное вам, вы не знали бы ничего, все приобрело бы новую жизнь. Каждое мгновение вы видели бы чудо.

[Sopheeya1984]

Именно наше «знакомство» с вещами не дает нам возможности видеть, каковы они есть. Вместо этого у нас появляются представления о них. Когда наше осознание фокусируется в настоящем, мы переживаем таковость окружающих нас вещей. При этом мы видим дерево и переживаем не «дерево», а живую, пульсирующую реальность, не искаженную мыслями и прошлыми предпочтениями. Мы встречаем каждую вещь, и при этом образ этой вещи не заслоняет от нас ее реальности. И тогда мы начинаем видеть, какую малую долю жизни мы обычно переживаем. Мы понимаем, что встречаем смерть так же, как и жизнь, – через образ, который не дает нам прикоснуться к ее реальности.

Именно эта склонность обусловленного ума заменять реальность идеями и образами не дает нам лицом к лицу встретиться с жизнью. Мы продаем реальность за отбрасываемые ею тени.

Таким образом мы видим, что все наши знания и мысли о смерти в действительности ничего нам не говорят. У нас есть идея о выходе из тела и идея о Великой небесной мармеладной стране, врата которой всегда открыты для нас. Правда это или нет – в данном случае не важно, поскольку, что бы это ни было, это всего лишь идея. Когда мы заменяем представлениями живую истину мгновения, мы живем во мраке и заблуждении. Даже идея о том, что «тело умирает, а сознание существует вечно», – это еще одно облако в небесах сознания. Но если наши переживания состоят из идей о вещах, а не из самих вещей, как мы можем оставаться открытыми в отношении реальности, которую мы не в состоянии себе вообразить?

Что случается, когда жизнь вступает в конфликт с тем, что, как мы убеждены, абсолютно «реально»? Мы практически не видим сказочности жизни, поскольку, когда что-то не соответствует нашим представлениям о нем, мы не можем оставаться открытым к нему в своем уме и сердце. Поскольку такого несоответствия «не может быть», неугодное переживание быстро рационализируется и отбрасывается как нереальное.

Как можно оставаться открытым тому, чего «не может быть»? Что, если вы, например, умрете, а Иисус посмотрит на вас и скажет:
«А я на самом деле атеист!»? Что вы будете делать, когда все окажется совсем не таким, каким вы его себе воображали? Все это ожидания. Если вы читаете эти слова с надеждой на то, чтобы найти здесь простой рецепт, как нужно жить и умирать, тогда вам покажутся бессмысленными слова о том, что прежде всего необходимо работать над собой.

Дело в том, что ожидание усиливает туннельное видение. Вы можете видеть только через те отверстия в своей клетке, через которые смотрите.

Принимая во внимание, что у нас есть столько возможностей открыться неожиданному и нежелательному, может показаться странным, что мы настолько неподготовлены к смерти. Каждый раз, когда мы чувствуем себя плохо, каждый раз, когда мы болеем гриппом, когда дают о себе знать камни в почках или боль в пояснице, мы получаем еще одно доказательство того, что рано или поздно какая-то боль или болезнь начнется и не кончится до тех пор, пока мы не покинем тело. Мы можем использовать каждую такую ситуацию как прекрасную возможность для практики песни смерти или для практики близости к Богу. Нам снова и снова напоминают о том, насколько неустойчивый процесс мы собой представляем. У нас постоянно появляются возможности практиковать отпускание этой застойности, настраиваться на длящийся процесс и чувствовать пространственность, в которой все имеет место.

Зачем ждать до тех пор, пока боль станет столь невыносимой, что мы не сможем как следует сосредоточиться? Почему бы не использовать каждое мгновение болезни, каждую простуду, каждую травму как напоминание, что нужно отпустить себя, открыться происходящему?

[Sopheeya1984]

Когда приходит время страдания или болезней, я вижу, что у меня есть возможность открыться, не держаться ни за что и не стремиться ни к чему, не противодействовать, не усиливать нежелательные влияния. Когда я открываюсь болезни как учителю, у меня нет больше необходимости отождествлять себя со «страждущим», с «жертвой обстоятельств». Остается только то, что есть. И когда я открываюсь ему, я вижу, как это может быть прекрасным приготовлением к тому, что может последовать дальше, шагом к дальнейшему отпусканию. Это показывает мне, как я привязан к своему представлению, что жизнь каким-то образом должна продолжаться. Тогда обычная болезнь или случайное попадание молотком по пальцу становятся приготовлением к невозможному, к умиранию, к жизни в каждое следующее неизвестное мгновение.

Ачаан Чаа показал небольшой зазор между большим и указательным пальцами и сказал: «Все, что вам нужно понять, это вот столечко, одно это мгновение». Если вы можете открыто войти в текущее мгновение, тогда вы скорее всего будете присутствовать в следующем. Если в это следующее мгновение вы будете умирать, вы будете открыты ему тоже. Вы можете подготовиться только в том случае, когда вы открываетесь настоящему. Если вы полиостью пребываете здесь и сейчас, вы сможете полностью быть тогда и там.

Дон Хуан: «Человек знания выбирает путь сердца и следует ему... Он знает, что жизнь закончится уже очень скоро... Его знание проистекает из видения, что нет более важного и менее важного. Другими словами, у человека знания нет ни чести, ни достоинства, ни родословной, ни родины. У него есть только его жизнь».
Кто из нас настолько близок к истине, чтобы жить без чести, без достоинства? Кто доверяет этому мгновению настолько полно, чтобы не нуждаться в привлечении моральных установок? Ведь человек знает, что несет в себе квинтэссенцию самой морали. Он знает, что представляет собой сияющее осознание, в свете которого он видит жизнь. Кто настолько доверяет свету своей изначальной природы, чтобы позволить себе правильно реагировать на все, что предлагает нам мгновение?

[Sopheeya1984]

Ожидая результатов анализов, которые должны были показать, умрет ли он через несколько недель или же выздоровеет, он сказал своей жене: «Знаешь, независимо от того, умру я или нет, ясно, что мне предстоит выполнить одну и ту же работу».

Речь идет о том, чтобы войти в мгновение, полностью раствориться в нем; чтобы проживать свою жизнь от мгновения к мгновению, терпеливо созерцая все ощущаемое, видимое, слышимое. Однако при этом не использовать свой аналитический ум для того, чтобы понять, как переживаемое соотносится с нашим представлением о себе и о мире, а внимательно и без напряжения исследовать свои переживания, увлеченно наблюдать, как они возникают в сознании.

Наша грань – это фундамент, к которому кренится решетка нашей клетки. Игра на грани означает готовность выйти в неизвестное. Эта игра дает возможность попасть туда, где возможен подлинный рост. Когда вы приближаетесь к своей грани, вы приближаетесь к истине. Когда вы начинаете играть на ней, вы оказываетесь за пределами безопасной территории. Страх свидетельствует о близости истины, и мы преодолеваем сопротивление и начинаем выяснять, что здесь реально и кто на самом деле стремится к ложной безопасности. Мы видим, что наше страдание возникает, когда мы отворачиваемся от неизвестного и возвращаемся к воображаемому. Именно играя на этой грани, мы выходим за пределы страха смерти и за пределы идеи о том, что «кто-то» умирает. Именно здесь мы входим в полноту бытия, в бессмертие.

Если вы каждое утро будете некоторое время сидеть в спокойном расположении духа, вы начнете видеть свою грань.
Именно привязанность к своей грани заслоняет от нас смерть, делает ее слишком реальной и важной, а не просто еще одним выходом в неизвестное.

[Sopheeya1984]

Фактически, ум всегда спит и видит сны. Поэтому мы начинаем подходить к грани сна, начинаем развивать в себе сострадание, позволяющее научиться отпускать. Мы снова учимся переживать жизнь от мгновения к мгновению, спокойно играть, не прилагая усилий и не осуждая. Это не война. В конце концов это доброжелательность по отношению к самому себе, которая со временем после настойчивых усилий приводит к участию в потоке перемен, без мыслей о приобретении и потере, без мыслей о жизни и смерти. Эта доброжелательность выражается в открытости к безграничности того, что есть.

Мы начинаем открываться самому осознанию, не опасаясь ничего, не отстраняясь ни от чего, достигая единения с жизнью. Это и есть подлинная готовность к смерти: знание, что ничто не отделяет нас от нашей подлинной природы и что ее может затуманить лишь неведение.

ГЛАВА 4
ЖАЖДУЩИЙ УМ

Желание – это неоконченное дело. Все, что имеет цель в будущем, представляет собой незавершенное жизненное начинание. Однако, когда жажда рассматривается как жажда, в момент отпускания неоконченное дело заканчивается. Мираж исчезает. Вы больше не чувствуете, что это «ваше» желание. Что с ним нужно что-то делать. Видя безличность желания, мы больше не чувствуем навязчивого желания удовлетворять его.
Когда пространственное «я» осознания ограничивается формой какого-то воображаемого объекта, мы принимаем эту мысль или чувство за «я». Именно это состояние отождествленности с содержимым ума приводит к тому, что мы переживаем ум как свое «я». Это еще один пример ошибочного отождествления. Большинство наших переживаний себя сводятся к восприятию объектов в уме. Весь вечно меняющийся поток, вся необъятность естественного сознания оказывается потерянной в единственном объекте желания, в этой жажде, в этом мираже.
Мы не умеем различать осознание и осознаваемый объект и поэтому принимаем все умственные объекты за свои собственные, за «нас самих».

Желание – это облако в уме. Оно закрывает нашу подлинную природу.
Ум постоянно замыкается на своем содержимом. От мгновения к мгновению мы отождествляем себя с тем, что проплывает в уме, лишь изредка замечая пространство, в котором оно парит, лишь изредка осознавая свою подлинную природу. Вместо этого мы переходим от миража к миражу, от одного момента привязанности ума к другому, теряясь в ощущении «Я есть это желание», «Я есть этот ум», «Я есть эта жажда».
Обычно мы постоянно погружены в мысли, образы, страхи и желания, лишь изредка переживаем глубину осознания, которое встречает каждый объект в ясности и безмятежности, без желания, без цели.
Это чистое осознание, в котором есть все, которое не стремится ни к чему, которое просто принимает форму, появляющуюся в его естественной пространственноcти.

[Sopheeya1984]

Можно сказать, что осознание напоминает воду. Оно принимает форму любого сосуда, в котором оказывается. Если человек принимает свое осознание за его разные мимолетные сосуды, жизнь становится унылым путешествием от одного сиюминутного желания к другому. Жизнь становится суетливой и заполненной страхом, и человек больше не может переживать эти формы, признавая, что вода – это вода, какую бы форму она ни занимала.

Осознание, принятие желания позволяет уму раскрыться для своего содержимого, пережить какое-то пространство, и впоследствии желание больше не является единственной мотивирующей силой. Вместо этого оно становится напоминанием о необходимости осознания, зеркалом, показывающим нам, как сильно мы держимся за содержимое ума и как мы забываем о своей подлинной природе и привязываемся к поверхностным уровням. Когда ум замыкается на своем желании, сердце также оказывается недоступным.

Таким образом мы начинаем работать с содержимым сознания вместо того, чтобы действовать под его влиянием. Мы наблюдаем за наблюдателем. Мы начинаем прислушиваться к сердцу. Мы наблюдаем все, что происходит в уме, осознавая, например, мысль о яблоке и не давая уму «заяблочиться», замкнуться на мыслях так, будто они реальны. Мы начинаем замечать, что мысль есть мысль, что это всего лишь еще одно облако, проплывающее в сознании. Ведь вы не можете укусить мысль о яблоке, равно как вы не можете запачкаться кровью, прикасаясь к ужасной воображаемой картине с изображением автомобильной катастрофы. В мысли о яблоке все кажется таким мимолетным! Однако когда ум замыкается на мысли, страхе или желании, ориентация на открытость дает возможность в течение мгновения ясно видеть, переживать свободу, которая может сопровождать всю нашу жизнь.

Когда мы доверяем сердцу, мы видим мир осознания и действий, которые не требуют усилий. Когда мы доверяем уму, наше восприятие мира ограничивается нашими предпочтениями и желаниями.
Когда мы смотрим на ум из сердца, весь изменяющийся поток рассматривается как мимолетное представление. Когда мы смотрим на него из ума, изменения становятся нашей тюрьмой.
Наблюдая за лавиной желаний в уме, мы видим, насколько мы обусловлены. Как навязчиво мы реагируем на каждую мысль, будто это единственный шанс в бесконечном потоке возможностей. Мы замечаем, что чем больше ум желает, тем больше он навлекает на себя страдания. Мы видим, что в основе любого желания лежит незавершенность, отсутствие. Нетерпеливое ожидание другого мгновения, которое должно принести удовлетворение.

Это может даже быть желание ясности. Неважно, каков объект желания; желание – это всегда сужение восприятия до объекта, которое заставляет нас забыть о пространственности, потерять гармоничность жизни. Объект желания не имеет никакого значения, поскольку ум закрывается и начинает страдать под воздействием любого желания. Неважно, что является объектом желания: золото или спокойствие. Интересно отметить, что счастье, которое ищут, оказывается потерянным, когда естественный ум замыкается вокруг очертания его мимолетной тени. Мы теряем счастье, стараясь обрести его.

Природа желания такова, что мы отворачиваемся от текущего мгновения в поисках «чего-то еще». То, что мы называем удовлетворением, – это мимолетное переживание безграничности, которая лежит в основе всего. Внезапно облака расступаются, и мы видим яркое солнце. Болезненных устремлений больше не существует. Ум на какое-то время становится целостным. В это мгновение нежелания ум становится подобным чистому пруду, по поверхности которого больше не бегут волны, и поэтому сквозь толщу прозрачной воды мы видим, что находится на дне. Мы переживаем мгновенную причастность к радости, которая наполняет нас, когда мы приближаемся к своей подлинной природе.

Каждая мысль, чувство или ощущение, возникающее в уме, проходит через фильтр бессознательных тенденций и предпочтений. Ум напоминает морскую волну; она то тянется за чем-то на берегу, то снова выбрасывает его на берег. В непрекращающемся возбуждении ум ищет спокойствия, которое он находит лишь в мгновения удовлетворения и отсутствия желаний. В такие мгновения мы обнаруживаем, что каким-то образом нам все же удалось подобрать ключ к пространственному чувству безмятежности. В основе стремления к удовлетворению, возможно, лежит присущее нам влечение к истине, которое мы называем «тоской по Богу». Это желание быть причастным к Единому. Несовершенство наших желаний только в том, что они слишком мелочны. Это желания «мои» и «для меня». Они не включают в себя вселенную. Это желания того, чего у нас нет, а не нас самих.

[Sopheeya1984]

Эти бессознательные тенденции отражают тонкие привязанности ума, которые он накопил в течение многих миллиардов лет существования. Это предпочтения, рождающие ожидания, и модели, под которые мы пытаемся подогнать реальность. Но когда эти тенденции проявляются в уме, который помнит о своей пространственности и развивает доверие к ней, тогда осознание не сжимается до отождествления, а остается широким и открытым. Осознание замечает каждый объект по мере его прохождения, однако никогда не забывает себя. Мы признаем пространственность, в которой дает свои представления наш ментальный цирк.
И поскольку нет никакого отождествления, поскольку цирк не считается «моим», мы просто наблюдаем за представлением. Пышность и помпезность, цвета и движение – все это мы ценим, но видим в нем лишь событие на сцене, которое, по существу, не реально, лишь мимолетное празднование какогото давно забытого праздника.

Эти бессознательные тенденции, хотя они и могут порождать форму за формой в пантомиме ума, не вызывают больше отождествления. И мы наблюдаем, как они утрачивают свою ценность, подобно воздушным акробатам, которые после выступления раскрывают свои парашюты и приземляются на землю. Наш ум всегда остается спокойным, стабильным и осознающим. Фактически, желания продолжают возникать и исчезать, рождаясь под влиянием бывших устремлений и страхов, вожделений и отвращений, еще очень долго после того, как мы стали равнодушными к содержимому сознания.

Возникает вопрос: «Зачем играть в осуществление каждого желания? Почему бы не прервать эту игру в середине и не отправиться на поиски источника удовлетворения внутри?»

По мере того как мы начинаем отпускать отождествление с умом, мы открываем, что существуют другие способы открытия подлинной пространственности ума. Иногда в глубокой интроспекции, в медитации или в минуты покоя мы выходим за пределы своих привязанностей, и наш ум становится безоблачным, когда ничто не препятствует проявлению присущей ему радости. Его просторы так широки, что волны энергии прокатываются по телу, принося нам удовлетворение, по сравнению с которым бледнеет даже удовольствие от секса. При этом высвобождается естественная энергия ума. Привязанности сохранялись так долго, и теперь мы, наконец, переживаем безбрежность и силу нашей глубинной природы. Мы переживаем радость, которая в дзэн называется Единым Умом, светящимся изнутри.

Мы работаем не для того, чтобы приобретать новые безделушки или «становиться лучшей личностью», а для того, чтобы отпустить кажущуюся закрепощенность ума. Желания проникли в нас так глубоко благодаря нашему постоянному вниманию к нему и неправильно понятому отождествлению с ним. И вот теперь, пробуждаясь, мы видим, как глубоко вошла в нас эта жажда и как ум боится внешней жизни. Отпускание того, что блокирует наше естество, означает, что мы начинаем легко играть с желаниями. Мы больше не относимся к ним как к чему-то серьезному.

Счастье нельзя купить. Счастье сокрыто в нашей собственной природе. Оно приходит с постоянным отказом от того, что рождает страдания. Оно, кажется, приходит к людям, которые глубоко погружаются в жизнь, которые постигают само бытие. По мере роста мы становимся похожи на человека, который идет по замерзшему озеру весной, – мы учимся идти легко. По мере того как лед начинает таять, мы становимся все более осмотрительны. И мы учимся распределять свой вес более равномерно, чтобы он не был весь сосредоточен на одной области, ведь мы провалимся, если не будем за этим следить.

Мы превращаем жизнь в искусство; мы учимся, как сказал один индеец, «ходить, священнодействуя»; мы начинаем уважать жизнь не за то, что она позволяет нам получать удовольствие, а просто за то, какая она есть: бесконечная, бескрайняя, содержащая все, что нужно, самодостаточная. Только осознавая страдание, которое порождается в нас жаждой получать маленькие удовлетворения от маленьких желаний, мы приближаемся к великому удовлетворению великого желания: свободе от непрекращающихся блужданий ума. Мне больно смотреть на людей, которые потеряли своих главных возлюбленных – себя.

[Sopheeya1984]

Поиск счастья – это поиск нашей подлинной природы. Это поиск достижения того, что выходит за пределы нашего «я», за пределы отождествления с пузырями, возникающими в нашем сознании. Жизнь во имя удовлетворения маленьких желаний – это жизнь страдания. Мы можем даже сказать, что в мире желаний не найти удовлетворения; к нему можно прийти только, погрузившись в свою собственную природу.
Мы начинаем видеть различие между желанием самоудовлетворения, отождествлением с умом, и другим качеством ума, которое является нашей мотивацией к свободе. Не имея лучшего термина, мы также можем называть эту мотивацию желанием. Но это уже не желание наших старых предпочтений; это великое желание освобождения. Желание, которое своим присутствием помогает нам отпускать желания. Это чувство присутствия, которое не ищет удовлетворения. Оно обозревает ум без суждений и насилия. Желания пребывают внутри этой терпеливой открытости, без всякого отождествления с ней; они возникают и уходят полностью независимо от нас.

Непривязанность – это не устранение желаний. Это пространственность, которая допускает любое качество сознания, дает возникнуть любой мысли или чувству, не замыкающихся вокруг него, не затмевающих чистого свидетеля бытия. Это активная восприимчивость в отношении жизни.
Когда истина становится важнее всего остального, наша жизнь открывается для исследования, и вскоре мы постигаем силу терпения, так явственно отличающуюся от нетерпеливости – ожидания в состоянии желания. Мы видим, что терпение – это просто присутствие того, что есть, постоянство внимания ко всему, что возникает.
Чтобы освободиться, мы должны в конце концов отпустить даже свое желание быть свободным, и тогда привязанности ума уйдут, уступив место проявлениям нашей глубинной природы.
Желание желает того, чего оно не имеет. Свобода – это обретение того, что у нас всегда было.

Человек использует Великое Желание к достижению освобождения для перемешивания огня, в котором сгорают меньшие желания, порабощающие ум. Постоянно перемешивая палкой останки своих желаний, человек наблюдает за тем, как они распадаются в пламени осознания. И в конце концов, когда кости, плоть и органы наших привязанностей, нашей кажущейся неизменности, сгорели в великом огне очищения, палку, которой перемешивались угли, желание самой свободы, тоже бросают в огонь. Таким образом, ничто больше не стоит на пути безусловной свободы.
Любая закрепощенность, любое ограничение ума не даст нам почувствовать пространство, внутри которого какое-то мгновение существует наша жизнь. Когда желание не ограничивает ум и не препятствует мышлению, сознание становится прозрачным. Входя в пространственность подлинного ума, мы становимся самой безбрежностью. Мы неотделимы от всего остального, едины со всем, что есть.

[Sopheeya1984]

ГЛАВА 5
МОДЕЛИ

Кришнамурти не устает повторять: «Наблюдаемое есть наблюдатель». Истина – это то, что есть. Она пребывает в это самое мгновение, без малейшего следа предыдущего переживания и без ожидания следующего. Наши модели – это тюрьма. Они являются пределом, до которого мы принимаем текущий поток изменений. Обычно все, что мы видим, – это память и ожидания.

Именно сопротивление жизни заставляет нас страдать перед смертью.
Они видят, что прожили всю свою жизнь в тюрьме своих моделей и представлений о том, каково все есть, будет и должно быть, вместо того чтобы позволить себе пережить безграничность сущего. Они больше не находятся в плену у своих представлений о мире. Они видят, что их подлинное естество присутствует в каждом мгновении. У них больше не остается иллюзий; ничто не препятствует их освобождению. Они видят, что именно отождествление осознания с мечтами о будущем и снами о прошлом держало их в плену в течение всей жизни, что раньше они не могли позволить себе полностью участвовать в течении своей жизни от мгновения к мгновению.


Они подходят к самому краю ума. Они видят, что не являются ни мысленными, ни эмоциональными объектами. Они начинают погружаться в свет, в котором видны все объекты ума. Они понимают, что представляют собой само осознание, не вписывающееся ни в какие модели и ожидания. Они больше не путают свет осознания с объектами, на которые падает этот свет. В безмолвном «Я есть» ума проявляется само сознание. И они больше не принимают себя за объекты осознания, а отождествляют себя с безграничным пространством чистого осознания.
Они прикасаются к бессмертию.
Приближаясь к смерти, они находят жизнь.
Они прикоснулись к своему бессмертному осознанию – которое не приходит и не уходит, а просто пребывает таковым, каково оно есть.
Я видел, как эти люди умирают в целостности, без борьбы, они просто испаряются из своих тел. Умирая, они возвращаются в свою подлинную природу. Их смерть подобна дождю, который спокойно идет над океаном.

[Sopheeya1984]

НЕБЕСА И АД
Различие между небесами и адом в том, что в аду ум занят определением, повезло ему или не повезло.
Сама по себе жизнь не является ни адом, ни небесами. И то и другое – состояния сознания, его открытость или закрытость по отношению к происходящему.
Подобно тому как природа руки подразумевает, что она является мягкой, открытой и гибкой, способной держать то, что вы в нее возьмете; так же и естественный ум есть ни к чему не привязанное пространственное осознание. Однако обусловленный ум может потерять свою изначальную открытость вследствие миллионов различных привязаиностей, которые, как мы считаем, необходимы для того, чтобы поддерживать иллюзорное чувство безопасности в этом мире.
Мы предпочитаем узкое пространство своего изолированного «я», наших старых привязанностей, возможному освобождению из клетки. Мы предпочитаем знакомый ад страданиям, которые сопровождают выход в великое неизвестное.
Ад – это наша неспособность легко играть с голодным духом прошлых страхов и временных разочарований, неспособность сдаться. Наше сердце сжимается от страха и сомнения. Томас Мертон сказал об этом так: «Человек постигает, что такое подлинная молитва и любовь, только тогда, когда молиться невозможно, и сердце превратилось в камень». Только отпуская ад, мы возносимся на небеса, входим в свет, который не от ума.
«Сойду в преисподнюю, и там Ты» (Пс. 138, 8 ).
Отчаявшись и спрашивая себя: «Что мне теперь делать?», можно получить ответ. Ведь мы впервые не воспользовались готовым решением. В конце концов мы не знаем. Именно в уме, который говорит «Я не знаю», исчезает различие между небесами и адом. Именно в этом открытом безусловном исследовании истины постигается реальность.


Смущение – это состояние отчужденности от себя, какими вы являетесь. Болезненное непонимание существования. И все же, исследуя смущенный ум, можно достичь освобождения. Нужно лишь осознать, что безмолвный свидетель не является смущенным. Именно в пространстве, которое не привязывается к «пониманию», которое не пытается заполнить себя сведениями, может возникнуть истина. Именно в уме, который «не знает», истина переживается в ее пространственной и вневременной причастности к бытию. Смущение – это движение против потока, страстное желание любой ценой получить ответ. Тогда как «Я не знаю» – это только пространство; в нем есть место для всего, даже для самого смущения. В «Я не знаю» нет силы. К уму нельзя прилагать усилий, потому что это сразу же закрывает сердце. Возможно, смысл учения в следующем: «Можете ли вы держать сердце открытым истине?»
Майстера Экхарта чуть было не сожгли за то, что он сказал: «Я предпочитаю ад с Иисусом небесам без него».

В уме возникает гнев – но кто гневается? Не знаю, гнев просто есть. В уме поселяется страх – не знаю; все о'кей. Ведь когда вы думаете, что это плохо, ваше сердце закрывается. В закрытом сердце тоже нет ничего плохого, однако это слишком болезненно. В «Я не знаю» нет никакого «должен», есть только бесконечное не-знание.