Книги от Софьи

[clouds]

Нет, не читаю отрывки, она и сама их не читает. Сложные в основном тексты и чтобы осмыслить даже один клок вырванный из книги, нужно время. А она тут же другой закидывает, а потом третий. Если бы кто читал за нею, есть смелый шанс попасть в психушку, потому что вымотает и измочалит ее писанина. Для меня, допустим, все понятно, что там написано, сидел я на этом допинге не один год, а кто только начинает читать, тому мозги вывернет вся эта писанина окончательно.
Пробовал как-то прочитать пару отрывков, чтобы ответить толково и по всему тексту. Бросил, времени жалко.

Это не теория, эта метафизика. Почему нахватался? Вы и сами знаете одного из них, вернее о нем, о том кто был Христом. А он не один здесь, потому что у каждого свои функции, своя работа. Это Вы приходите сюда набывать опыт и у Вас есть свобода выбора. А у них выбора нет, исполняй что должен. Можешь заблуждаться, принимать неверные решения, но потом исправлять все равно тебе, никого Бога больше нет, ты его руки, и людей, что действительно в него верят, а не молятся, и не просят, и не живут ради того чтобы отсюда смыться.

[Алиcа]

[clouds]

Про рабов божьих говорит церковь, а Иисус насколько я помню, говорил об овцах, которым нужен пастырь. Я Вам уже ответил, нет никакого Бога, который милует и вешает. Почему на крест пошел? В глупость поверил, вот и пошел. Не просто глупость, а чушь несусветную. Вы наверное в курсе, принесение в жертву(пусть даже не животных, а и людей) это магическая манипуляция. А если повесить и принести в жертву бога, результаты должны быть колоссальными? Они и есть, теперь можно охмурять людей до полного отсутствия соображения. Это садист-Бог во всем виноват, который может пригвоздить к столбу живьем любого, кто не станет с любовью тыкать рыло в его колени.

[Алиcа]

Ну вот он верил и по воде ходил и люди здоровели, и горбушкой мог накормить сто человек. Может его этими чудесами обольстили и на крест, того? Он же поверил, что отец не бросит. А это не бог чудеса творил, а дьявол Потому что по плодам-то он не бог.

[clouds]

Верил он в то, что можно спасти евреев. А когда стало выяснятся что это невозможно, решился на радикальную меру, которую ему подсунули. Я думаю он стал понимать, что попал в западню, но какие последствия, не предвидел. Для него лично(продолжать дальше тему про Иисуса не буду, не спрашивайте)...

[Алиcа]

Христос не был богом, он был обычным парнем под покровительством дьявола (возможно).

Да, вот это Спаситель, это качество у вас с Софией прослеживается.

[clouds]

Вот и здорово, нас уже двое. Под дьяволом. Только я открыто поддерживаю Люцифера, а он под парня косит.

[clouds]

Не понял про Софию. Она спасает свои деньги. Кого спасаю я? Я не думаю, что можно спасти из этого мира людей или человечество. Разве что быть для этого Путиным. Но он уже есть, одного достаточно.

[Алиcа]

[Алиcа]

[clouds]

Я сам травлю того, кто манипулирует другими, а не натравливаю одну группу на другую. Хотите присоединяйтесь.
Люцифер вспомнил всё, и он свободен. А тот кто был Христом нет.

[Алиcа]

[clouds]

Совет хороший. Но не для меня.

[Sopheeya1984]

Григорий Померанц, 2003г. Ворота раскрыты настежь

Шли годы, и шло мое соревнование с советской властью, кто раньше развалится. Именно развалится, а не будет свергнута. Запомнилась фраза, брошенная Юрием Александровичем Левадой в 1968 году: колеса начнут на ходу отваливаться от автобусов. Народ оставался спокоен, и я на него не рассчитывал. Иллюзии появились потом, на волне недолгого общего энтузиазма по случаю брошенной нам сверху свободы. А в записной книжке начала семидесятых, брошенной на даче и недавно найденной, - трезвые оценки:

23. VI. 72. Когда Петр Григорьевич Григоренко начал борьбу за права человека, его поддержало два народа: крымских татар и немцев Поволжья. Татарам хотелось в Крым, немцам - не знаю куда... Остальным никуда не хотелось. Единственная форма народного движения, которая сегодня то тлеет, то вспыхивает, это столкновения русских с нерусскими, армян с азербайджанцами, узбеков с таджиками и т.п. Вплоть до споров эрзя лесных с эрзя луговыми. Во всем этом я могу участвовать только как санитар в сумасшедшем доме.

Я ловлю себя на тщеславном желании противопоставить этим писателям настоящую литературу. Что же я могу им противопоставить? Хороший стиль, благозвучный язык, вкус, сдержанность, иронию, дисциплину.

Дело было плохо. Но я знал, что опасность и страх - разные вещи, у меня уже был опыт выхода из страха на фронте, надо было найти только конкретную форму медитации, я взял ее у Кастанеды и стал повторять, не переставая, заклинание: «господи, останови мои мысли». Меня подхлестывал стресс, и я может быть впервые выполнил правило афонских старцев - держать свой ум в словах молитвы. Через полчаса почувствовал, что откуда-то в мое опустевшее сознание вливается сила, через час прекратил заклинание, совершенно обновленный.
Опасность, отделенная от страха, только возбуждает.

Закончу еще одной выпиской из записной книжки:
24.IV. 72. Отношение русской иконописи XV в. или русской литературы XIX в. к русской истории примерно такое же, как у Библии к истории евреев. История не очень хорошая, гораздо поучительнее история греков и римлян, англичан и французов. Но неудавшаяся цивилизация, неумение устроиться на земле дают иногда огромный духовный отклик...
Мне кажется, что эти заметки тридцатилетней давности не совсем устарели.

[Алиcа]

[clouds]

Молодец, растете, идете моим путем.
Действительно, у Кастанеды нет такого. Не то что заклинания, сам смысл совсем другой. Не Господь, а человек должен останавливать и не мысли, а внутренний диалог. А относительно Бога, там не раз сказано, что Бога нет и путь мага освободиться, проскочить мимо орла. И опять же, это не совет людям поступать аналогично, а заблуждение магов. Люди, которых они завлекали с собой не освобождались, а были живым щитом от орла, который склевывает осознание.

[Алиcа]

[Sopheeya1984]

Вл. Антоний Сурожский (единственный из наших иерархов, к которому я прислушиваюсь) сумел это выразить в совершенно простых терминах: «Грех есть прежде всего потеря контакта с собственной глубиной».

Одна из задач школы и культуры в целом, - возвращать человека в его собственную глубину, где он обретает подлинную свободу, независимость от программирования и зомбирования. В терминах Пауля Тиллиха это задача религиозная (Тиллих определял религиозное как предельно глубокое и серьезное во всех областях культуры). Но это религиозное по ту сторону любой религиозной буквы и организации, это религиозное в духе слов Далай Ламы XIV в Швейцарии, на юбилее Общества морального перевооружения. Задан был вопрос, в чем сущность ламаизма, а он ответил: «Главное - любовь в сердце, а метафизические теории, буддийские и христианские, - дело второстепенное». Далай Лама не отрицает глубоких и неустранимых различий между религиозными путями, но убежден, что эти различия не оправдывают отчуждения и ненависти; различия не препятствуют любви и сотрудничеству.
Я думаю, что все сегодня, на краю пропасти, должны осознать свой долг: топить чувства обиды, отчуждения, ненависти в глубине сердца. Если они достигнут его, то откроют внутренний огонь, где сгорает зло. Томас Мертон в таком духе понимал «огонь» Гераклита. На поверхности - непримиримая вражда, в глубине - вечно живой огонь любви. И культура должна вести к нему людей.
В той мере, в которой религиозные общины стремятся к взаимному пониманию, к преодолению ненависти, они должны найти нашу поддержку; а религиозные распри - осуждение.

... Однако существует вероятность, что человечество уцелеет. И в этом случае будет продолжаться перемещение центра развития все дальше и дальше от непосредственного удовлетворения повседневных нужд. Примитивное племя с утра до вечера занято собиранием пищи и к вечеру ее съедает. Следующий шаг — появление профессионала культа и культуры, шамана, затем ремесленников, купцов. Сельское хозяйство долго остается основной областью труда; в промышленном обществе оно отодвигается на второй план. Какое-то время растет число промышленных рабочих, но оно никогда не превышало 50% населения. Сейчас на первом месте - наука, начиная с фундаментальной, кончая патентами, годными к немедленному внедрению в производство. Следующий шаг - производство творческого состояния, один из моментов которого - пауза созерцания, способность выключиться из круговорота неотложных проблем и взглянуть на общество в целом, на человека в целом, на вселенную в целом, увидеть взаимную связь широко разбежавшихся потоков развития и найти способы контроля над раковыми опухолями прогресса, увидеть мир из глубины, в которой противоречия перестают быть «антагонистическими» и, разбегаясь, сплетаются вновь в живое целое.

Развитие человечества - это движение от примитивной простоты и цельности к запутанной сложности. Современный мир достиг такого уровня запутанности, что даже задача простоты, если и сознается, то только в извращенной форме искусственного, насильственного упрощения, в прокрустовом ложе тоталитаризма. Но задача «ученого незнания», поставленная Николаем Кузанским, не может быть снята, и центростремительное движение к культуре как целому - необходимое условие, без которого центробежные силы приведут культуру к развалу.

... Я думаю, что критика не пощадит и меня. Это не страшно. Что бы ни говорили, я убежден, что задача каждого человека - создавать или хоть поддерживать расширяющийся круг любви.

[Sopheeya1984]

Померанц: не все идеалисты идиоты.

"...Люди делают окна различной формы, но смысл у всех окон один через них льется свет."
О религиях.

....Когда мы с моей женой Зинаидой Александровной Миркиной сходили в гардероб после лекции в Питерском музее Ахматовой, нас остановили две девушки. "Нам хочется задать вам очень глупый вопрос, - сказала одна из них. - Но кажется, вы те самые люди, которые могут на него ответить. В чем смысл жизни?" Я не нашелся, что сразу сказать, а Зинаида Александровна ответила: "Вопрос совсем не глупый, над ним думали многие великие люди. Но как на него ответить на ходу? А впрочем - почему бы нет... смысл - в преображении".

Попробуем сегодня подумать, что это значит - преобразиться. Зажечь в себе негасимый огонь? Пробить путь в глубину, где горит этот вечно живой огонь? В Евангелии преображением назван выход наружу духовных глубин, выход наружу внутреннего света, как это случилось на горе Фавор с Христом. Потом что-то подобное увидел Мотовилов у св. Серафима. Далай Лама XIV, комментируя Евангелие, рассказывал, что подобные случаи помнит и буддийское предание. Но суть преображения не во внешнем, заметном глазу. Суть во внутренней перемене, во внезапном загорании внутреннего света, во внезапном открытии целой лестницы вверх, по которой идти и идти... Кто увидел глубинный свет, тому невозможно жить без прорыва к нему, жить на плоскости, на поверхности, в окружении обрывков, оторванных от Целого. И можно простоять тысячу дней на камне, чтобы открылась вертикаль, измерение, ведущее к Богу, - то, что св. Серафим назвал стяжанием Святого Духа. Не знание, не память, а реальность света. Преображение - это не выученные слова, не знание заповедей. Это открытость глубине по ту сторону слов, знаков. Это исчезновение стен, открытость бесконечному. Это способность взглянуть на мир глазами Бога, как у автора книги Иова. Это способность ответить на свои же вопросы человеческие, слишком человеческие - на вопли страдающего сердца и страдающего разума так, словно Бог дал человеку Свой глаз. И тогда все неразрешимые вопросы расплылись и невыносимые страдания стали выносимы. И после потери всего, что Иов любил, после живой смерти - началась заново живая жизнь.

На поверхности моря тайфуны, в глубине - покой. Выхода нет и не будет, пока мы не восстановим контакт с собственной глубиной и через нее - с глубиной, где царствует Святой Дух. Выхода нет, пока не распространится вширь круг любви, связывающий ничтожное меньшинство сегодня, сейчас, - пока не станет понятным чувство священного поверх священных символов. Так, как оно было высказано примерно две тысячи лет тому назад и недавно повторено в сказке Михаэля Энде: "Учись падать и держаться ни на чем, как звезды".

Древние слова об этом есть и у христиан (будете молиться не на горе и не в храме, а в духе и в истине), есть и у буддистов: "Воздыми свой дух и ни на чем не утверждай его". Ни на одном принципе, ни на одной идее. Только на глубине сердца.
Еще раз повторю определение Антония:
"Каждый грех есть прежде всего потеря контакта с собственной глубиной.

[clouds]

[Sopheeya1984]

Померанц о поисках и проблемах Русской идеи.
q - http://f-dk.ru/forum/viewtopic.php?f=146&t=37601&start=380
Г. Померанц. Дороги духа и зигзаги истории. Часть 3. Из созерцания. Мозаика культур и диалог религий. Национальное во вселенском. [религия и культура]

Мозаика культур и диалог религий

Я брожу вокруг этой темы тридцать лет. Началось с попытки доказать свое право быть самим собой, "человеком воздуха", человеком со многими духовными связями, но без тождества ни с одной культурой. Внутренний опыт говорил, что так можно жить без всякого ощущения неустойчивости, без комплекса неполноценности, наоборот – с устойчивостью ваньки-встаньки; вали его на бок, сколько хочешь, – а он опять распрямился.

У Микаэля Энде есть сказка о человеке, цеплявшемся за свою игрушечную реальность, а она все трескается, все разваливается, и громче, громче звучит голос из глубины трещин: "Идем ко мне!"… Человек боится упасть, провалиться в пустоту, а голос зовет: "Учись падать!.. Учись падать и держаться ни на чем, как звезды!". Не знаю, что это: простое совпадение с Алмазной сутрой, или Энде знал слова, потрясшие Шестого Патриарха Дзэн: "Воздыми свой дух и ни на чем не утверждай его!". Меня эта фраза тоже потрясла. Что-то в ней ложилось на опыт мысленного падения в бездну, когда вдруг достигнута высшая устойчивость – устойчивость полета. Это опыт редких мгновений. Но они дают повседневный опыт ваньки-встаньки: чувство внутреннего центра тяжести. Человек воздуха – нарастающая социальная проблема. От нее не уйти.

Еще тридцать лет тому назад я написал: "Мы живем в век вселенской диаспоры... В наш век чуть ли не каждая нация пустила облачко рассеяния. Есть диаспора китайская – в Юго-Восточной Азии; диаспора индийская – в Азии и Африке; даже дагомейская – в Западной Африке; и уже были дагомейские погромы. Давно пора создать новый термин – "антидиаспоризм"..." (эссе "Человек ниоткуда"). Тогда же или чуть позже – я понял связь диаспоры с духовным движением к единому, с почвой, найденной в небе. Кстати попалась на глаза статья об эволюции верований индийцев в Восточной Африке. Во втором (или, может быть, в третьем) поколении (детали не помню) переселенцы забывают своих местных богов и духов, почитавшихся на родине, и сохранили только верховную Троицу: Брахму, Вишну и Шиву. Это была явная аналогия с моими догадками, и я вписал в нашу общую с Зинаидой Миркиной книгу (изданную в 1995 г., но писавшуюся в 1970-м): "На новых местах боги были чужие – египетские, вавилонские. Покориться им – значило отдать победителю не только тело, но и душу. А свои боги до чужбины не доставали. Они были связаны с полями и горами, оставшимися в земле отцов; и люди, теряя землю, вместе с ней теряли часть своих святынь. Живым и действующим оставался только "тот, который наверху". Можно предполагать, что именно обстановка изгнания сделала туманного, невидимого верховного Бога таким интимно близким, единственно близким евреям. Ухватившись за эту уцелевшую национальную святыню, развивая и очищая ее, духовные вожди народа, пророки, возвысили маленькое племя в его собственных глазах, внушив ему веру в свое превосходство над великими цивилизациями древности, дали силу выстоять. В неравной борьбе с империями Средиземноморья постепенно утвердился образ единственного, самодержавного, всемогущего Бога, не имеющего никаких соперников (только на такого Бога мог надеяться народ, неоднократно отрываемый от земли и богов земли)"...

Несколько лет спустя я прочел в диалоге "Октавий" (очень древнем христианском памятнике, II в. после Р.Х.): "Для христиан всякое отечество чужбина и всякая чужбина отечество". Церковь, созданная апостолом Павлом, тоже оказалась своего рода диаспорой, подобием еврейской, но еще более законченной в своей непривязанности к странам и языкам, без всякого центра на земле – даже в Иерусалиме.

Говорят и кричат о пороках диаспоры, и сами евреи время от времени остро чувствовали патологию рассеяния и пытались вернуться к Норме и жизни на своей Земле. А между тем, диаспоры все множатся, и вместе с ними ширятся попытки отгородиться от диаспоры, избавиться от нее. Диаспора раздражает. Человек, попавший в диаспору, не может ни на кого рассчитывать, кроме самого себя – и таких же, как он, горемык. Его энергия удваивается, он становится опасным конкурентом на рынке, за место в университетах, газетах, электронных СМИ. Туземцы, привыкшие к размеренной жизни, не в состоянии выдержать его напора. Китайские кули, привезенные в Малайю работать на плантациях и рудниках, выделили из своей среды когорту миллионеров; они контролируют теперь экономику и науку Малайи. Этот неоднократно повторявшийся факт приобретает мифические черты в сознании, и образ китайца в малайской литературе, как две капли воды, похож на образы евреев в романе В.Белова "Кануны", ч. 1 (подробнее в моей книге "Выход из транса", статья "Долгая дорога истории").

Человек диаспоры – нечто вроде ионизированного атома. Дело не в том, каков "атом" (еврей или китаец сами по себе не похожи друг на друга). Князь Николай Трубецкой еще в 1938 г. писал, что русские эмигранты первого поколения тоже приобрели черты людей диаспоры: держаться друг за друга, куда устроился один – тащит за собой своих... С потерей чувства необеспеченности падает энергия отчаяния. В Америке евреи учатся, как коренные американцы, довольно лениво; первые ученики – китайцы, корейцы, вьетнамцы. Одна волна диаспоры впитывается, ассимилируется, но накатывают две другие, три другие, пять других... Диаспоризация наверняка будет нарастать и в XXI веке.

Более того. Даже оставаясь на месте, современный человек уже не так замкнут на своем исконном, как в прошлом, когда хоть год скачи – ни до какой заграницы не доскачешь. Телевизор втягивает в чужую жизнь, вытаскивает из обособленности, расшатывает "почву"... Одно из следствий – массовый наплыв нищеты из Третьего мира в страны Запада (и с окраин большой России в Москву). Это невозможно остановить, разве только уничтожить телевидение, интернет, авиатранспорт. Но так же неизбежны яростные попытки восстановить, укрепить, увековечить обособленность своей веры, своей культуры, сжигать книги экуменистов, а при случае – убивать самих экуменистов.

Национальное во вселенском

Меня когда-то очень захватывали слова анонимного апологета II столетия: "Для христианина всякое отечество чужбина и всякая чужбина отечество". Так и жили ранние христиане, и какое-то время мне казалось, что так и должны жить люди, в том числе и в наше время. Сейчас я сказал бы иначе: в любое время нельзя забывать этих слов. Но невозможно руководствоваться одним принципом, отбрасывая все другие. Над страстной односторонностью витает бесстрастие духа. Раннехристианский космополитизм увлекал меня как противовес племенной и национальной захваченности. Но ни на одном принципе нельзя усидеть. Истина – ковер, который ткется из многих принципов, и красная нить в нем – Божий след, пересекающий все принципы. Так, по крайней мере, говорил о Божьем следе Антоний Сурожский.

Ранние христиане ожидали второго Пришествия – и не так, как современные евреи ритуально ждут Мессию, – не когда-нибудь, а совсем скоро. У них не было исторического опыта, они не обжигались на призывах лжемессий, втягивавших в свои авантюры, не выработали сочетания веры с сомнением и здравым смыслом. Потом опыт пришел. Надо было вжиться в историю, свыкнуться с обычаями народов, надевших крестики на свои языческие шеи. Надо было окрестить привычные праздники, назвать Солнцеворот Рождеством Христовым и т.п. И в этом нельзя видеть одно сползание к язычеству. Обряд можно взять с любой стороны, лишь бы не изменять Святому Духу, духу любви.

Нация – не племя, а хранитель общих святынь и ценностей цивилизации, понятых на свой национальный лад. Я пересказываю в этих словах определение цивилизации, данное Эмилем Дюркгеймом: группа стран, объединенных общим духом, который каждая страна по-своему выражает. Нация – участник общих достояний цивилизации: ее святых книг, языка святых книг и шрифта святых книг, одного шрифта на всю цивилизацию, внешней, зримой приметы, отличающей одну цивилизацию от другой и связывающей вместе местные, национальные языки. Цивилизация не сводится к трем приметам, но это, если можно сказать, ее паспорт.

Цивилизации возникли из более рыхлых региональных единств, вокруг первых очагов высокой культуры: Шумера, Аккада, Египта. Язык Шумера стал первым языком межплеменного общения. Для изучения этого языка уже в III тысячелетии до Р.Х. была создана грамматика. Но общих святынь довольно долго не было. Все мировые религии почему-то сложились в одну большую эпоху, примерно с VI в. до Р.Х. по VII в., и четыре Святых Писания поделили между собой мир, легли в основу четырех субглобальных цивилизаций (некоторые факты, временно нарушавшие схему, я для краткости обхожу). Восточнославянские племена развивались на перекрестке трех субглобальных цивилизаций из четырех возможных. Только Индия не участвовала в формировании России. Сами по себе восточные славяне обладали повышенной гибкостью и восприимчивостью. Больше ничего о них не скажешь. Троица Рублева и роман "Преступление и наказание" возникли тогда, когда к славянскому дичку были привиты ветви из византийских и западных садов. Это не порок: таким же образом развивались германцы, галлы, корейцы, японцы. Разница в том, что галлы и германцы втягивались в одну, римскую цивилизацию, корейцы – в одну, китайскую цивилизацию, а Россия каждые 200–300 лет поворачивалась от одного мирового центра к другому, и один пласт ложился на другой, часто ломая своего предшественника.

Некоторые прививки чужого были добрыми и давали добрые плоды, другие оставляли злой след. К злому следу от налоговой системы, принесенной из Китая монголами, мы еще вернемся. Но и добрые ветви засыхали. История шла так, что иконы старого письма в XVII в. разучились писать, да и понимать их красоту перестали, кроме староверов. Прививалась и развивалась западная секуляризованная культура Нового времени, и только в ее формах величайшие писатели России пытались прорваться сквозь ее ограничения. Очень поздно, в начале XX в., Трубецкой и Флоренский заново открыли "умозрение в красках", и возник вопрос, как строить национальную культуру на таких разных столпах. Возникли две национальные задачи, до сих пор не выполненные: дать образованному человеку доступ к мудрости иконы, сравнимый с доступом, который давался школой к романам Льва Толстого или Достоевского. Это первое. А второе: как-то привести в гармоническое единство открытость Богу, полученную от неожиданной встречи или от глубокого созерцания иконы, и открытость миру и человеку, наследие Ренессанса, наследие гуманизма, которую дает культура Европы от Шекспира и Сервантеса до Чехова. Как (если заострить мысль до парадокса) соединить веру без гуманизма Нового времени и гуманизм, неуклонно теряющий веру. Эти задачи навязаны нам историей, и мы вынуждены решать их, но решать, не забывая порыв ранних христиан, живших поверх истории. То есть не теряя измерения вечности в смертном. При этом мы сталкиваемся и будем сталкиваться с проблемой, которая в России всегда вызывала трудности, с проблемой формы. Трудность эту хорошо понимал Достоевский и ярко описал в "Игроке", я уже приводил этот пример и сошлюсь еще раз на строки в "Голосе из хора" Синявского (см. с. 24–25).

Слово "форма", которым Синявский кончает свою характеристику, Достоевский в "Игроке" вспоминает шесть раз в одном абзаце. Видимо, это действительно камень преткновения для русской культуры. Легко вливаясь в любую форму, она редко умеет создать новую форму и с трудом подгоняет по фигуре готовую форму. Недаром романы Достоевского и Толстого шероховаты, сравнительно с гладкими романами Тургенева и Гончарова или с рассказами Лескова. Кажется, Рудин и соборяне живут в разных странах. Собранные вместе, они создают противоречивость и сбивчивость слога, то, что я назвал антикрасноречием Достоевского и Толстого. В безупречно изящную форму Россия не влезает.

Но есть еще одна проблема, которую я отложил и к которой теперь возвращаюсь. Не все влияния приносили плоды добрые, были и такие, которые разрушали духовную культуру, приносили ее в жертву государству. Таким злым даром была налоговая система, созданная самой жестокой и антикультурной из китайских династий. Я уже
написал об этом и поаторю еще раз. Монгольская система сбора дани стала мощным рычагом в руках князей Москвы, – самого отатаренного из русских княжеств, по характеристике Г.П.Федотова. Система, по которой община платила подать и за тех, кого нет, заставляла посадских людей самих просить о запрещении им менять место жительства. О том же просили и помещики, но пример с посадскими людьми парадоксальнее. Люди сами просили закрепостить себя вместе с соседями, чтобы соседи, убежав, не перекладывали на них свое тягло. И рост Русского государства связан был с ростом и ужесточением рабства. А удальцы, не мирившиеся с рабством, уходили через открытые границы на юг, до Терека, и на Восток, до Чукотки, Аляски и даже до Сан-Франциско. Или восставали, не умели создать новой власти и возвращались под ярмо. Продолжая свой бунт в форме кражи, если плохо лежало барское или казенное добро. Как и сегодня это длится. Наша жизнь – вялотекущая смута.

Так сложилась русская система непримиримых противоречий, сдавленная самодержавием, но периодически грозившая распадом и смутой. Казачья воля, поддержанная примером соседних народов, живших догосударственным бытом, сотрясала рабство, византийский чин не мирился с европейскими правами. И как только ослабевал гнет власти, начинался хаос, анархия, смута. А усталость от хаоса заставляет петь песни об Иване Грозном. А сегодня – идеализировать Сталина.

Сперва сотни тысяч выходили на демонстрации против коммунистов, а теперь те же сотни тысяч благославляют Сталина, хотят нового Сталина и создают высокий рейтинг кандидатам в диктаторы. Можно ли вывести народ из этого порочного круга? На политическом уровне это значит: возможна ли христианская демократия, уравновешенная социал-демократией на левом фланге? Возможно ли равновесие открытости Богу, направленное иконой и культом, с открытостью миру и человеку в стиле классического Запада?

В начале перестройки были попытки молодежи создавать и конституционную демократию, и христианскую демократию. Но патриархия и демократия – две вещи несовместные. Теоретически русская христианская демократия возможна и богословски обоснована в книге игумена Вениамина Новика "Православие, христианство, демократия". Но это книга бывшего инспектора Санкт-Петербургской академии, уволенного со службы. А энтузиазм молодежи быстро иссяк. Энтузиазм сегодня не в чести. Несколько волн энтузиазма прокатились по XX веку, оставив позади горы трупов. Что бы ни захватывало массы, дело кончалось массовыми убийствами. Взрывы энергии, не давшие ничего хорошего, оставили за собой усталость и отупение. На Западе продолжаются формы экономической и общественной жизни, к которым люди привыкли. А нам нечего продолжать и нет сил творить новое. Впрочем, завести семью и воспитать двух-трех детей повсюду не хватает воли. На всем огромном пространстве, от Америки до России, рождаемость ниже смертности и христианская цивилизация физически вымирает. И вот третья национальная задача: своими силами вырваться из инерции рабства и бунта, постепенно уступающей место инерции вымирания; своими силами зажечь сердца для новой жизни, свободной и от буйства, и от апатии, и от хаоса, и от коррупции.

Даже если образованные верхи объединятся и вместе потянут воз, трудно сдвинуть его с места. Колеса завязли до осей. Оглянитесь вокруг: всюду следы выродившихся, измельчавших бунтарских порывов. Кучи мусора на опушке леса, изрезанные и разрушенные скамейки в парках – продолжение того же бунта, бессмысленного и беспощадного, о котором еще Пушкин писал. Сдавленность избытком государства, ограниченность сферы общественной жизни рождали и рождают бунт. Дурак, бросивший банку от пива под куст, чувствует себя Стенькой Разиным, потопившим княжну: пусть дурацкая, но своя воля.

Такой же мертвый след – от круговой поруки по тяглу: мелкая зависть к соседу, высунувшемуся на полголовы выше среднего уровня. Жгучая зависть к олигарху, сумевшему разбогатеть в годы, когда тысячи неудавшихся стяжателей давились в дверях "Чары", "Властелины", МММ, охваченные жаждой вдруг, не работая, получить кучу долларов. Почему умный предприниматель больше достоин презрения, чем клиенты МММ, оказавшиеся в дураках? Почему достоин уважения мужик, продавший свой ваучер за поллитра? Завтра он продаст собственную квартиру и останется бомжом…

Когда начиналась перестройка, я писал, что школа для нас важнее экономики, потому что экономика первична только на грани голодной смерти, а чуть мы с этой грани отошли – не хлебом единым сыт человек. Я повторил эту мысль вслух на совещании в мэрии, и меня чуть не линчевали. Бог с ними, с прагматиками. Я все же убежден, что важнее всего бездоходное дело просвещения. Хотя бы камень, втащенный наверх, тут же валился вниз. Хотя очень трудно втиснуть в современность мысль вл. Антония о созерцании, где открывается Божий след и дает одному силу тысяч. Мысль эту заметили немногие. Но я надеюсь на одиночек, из которых складывается творческое меньшинство. И если у нас хватит смирения на несколько лет скромной работы в школах, институтах, в постинститутском развитии, то Россия возродится. А конкретные вопросы, которые ей придется решать, подскажет сама история, она же даст и лозунги, вдохновляющие народ.

Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. Часть 6. Часть 7. Часть 8. Часть 9. Часть 10.

Продолжение следует

Источник: Померанц Г.С. Дороги духа и зигзаги истории. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008. - 384 с. - (Российские Пропилеи)

© Портал-Credo.Ru, 2002-2011. При полном или частичном использовании материалов ссылка на portal-credo.ru обязательна.

[clouds]

Обижаетесь наверное, Алисе, пишу, а ваши посты не читаю. Прочитал ранее.

[Sopheeya1984]

Григорий Померанц, 13 февраля 2004г.

С самого начала слово «демократия» было только вывеской
=================

- В чем причина разочарования очень широких кругов в том, что у нас получило название «демократия»? В том, что с самого начала у нас не было никакой силы, и тем более никакой партии, которая бы действительно исходила из тех духовных основ и тех правовых основ, которые необходимы для построения демократического порядка. И с самого начала слово «демократия» было только вывеской.

Демократия предполагает, демократия с европейской точки зрения, предполагает, что высшая власть принадлежит парламенту. И также свободно избираемым президентом, причем равновесие этих двух сил может быть различным, у разных стран западных по-разному выглядит. В Англии фактически премьер-министр главное лицо, в Америке – Президент, а премьер-министра вообще нет. Ведь Президент в Америке обладает полномочиями, я бы сказал, на уровне достаточно авторитетного короля. Просто выбранный король, который во время своего срока определяет очень многое. Например, Трумэн, когда был президентом, подружился со своим компаньоном, евреем, который приехал к нему, и стал уговаривать его, чтобы тот признал Израиль. И Трумэн, в обход Государственного департамента, не проконсультировавшись с ним, вызвав страшное возмущение главы Главы Госдепартамента, признал Израиль de facto. Тогда Сталин решил, раз тот призналл de facto, то мы утрем им нос и признаем de jure. И после того, как две сверхдержавы признали Израиль, за ними потянулись и другие. И поэтому сейчас многие евреи в Америке называют своих детей Трумэн. Т.е. Президент там обладает очень большой властью. Тем не менее, Америка – это демократия, потому что там сложная система, там власть президента ограничена возможным решением Верховного Суда, и возможностью импичмента – это мы знаем, и так далее. Т.е. там очень сложная система разделения и равновесия властей. У нас привычки к этому разделению властей и равновесию разных сил совершенно не было. Это во-первых.


... У нас не было ни того крыла, ни другого крыла для нормального функционирования парламентского механизма. Сказать, что вообще Россия в принципе не способна к этому, это будет неверно, потому что в Государственной Думе партии были. Партии с программами.


Наконец, еще один фактор, последний по счету, но не по важности, это то, что задача, стоявшая перед руководством перестройки, была в какой-то степени иррациональной. Ее очень хорошо сформулировал Бакатин, человек вообще остроумный, по-видимому. Когда он был кандидатом в президенты короткое время, он дал очень хорошее определение: «Сделать из капитализма социализм - это значит разбить яйца и изжарить омлет, а сделать из социализма капитализм – это взять омлет и попытаться его превратить в сырые яйца». Т.е., откуда взять капиталиста-организатора?
Получилось, что собственность государственная раздавалась по знакомству людям, о которых руководящие деятели аппарата говорили, что они сумеют эту собственность сделать производительной и так далее. Делалось это на глазок, и во многих случаях, - в каком большинстве, я не берусь сказать - но в некоторых случаях небескорыстно. То есть, с самого начала возникло сотрудничество государственного коррумпированного аппарата с теневой экономикой, исторически связанной с бандитским миром. В общем, стоит вспомнить, что однажды откровенно и, может быть, даже цинично сказал Чубайс: «Мы имели выбор между коммунизмом и бандитским капитализмом, и я предпочел бандитский капитализм». Что для политика слишком откровенно, но, по-моему, во всяком случае честно.


Поэтому у нас только зачаточный парламентаризм, весь такой в слабых группах, а остальные так называемые партии – это не партии, а клики, например, в поддержку того или иного харизматического лидера. Это псевдодемократии, которые тяготеют к диктатуре, скажем, муссолиновского типа. Необязательно совершать такие чудовищные вещи, которые делал Гитлер, но в общем идет движение к слегка замаскированной национальной диктатуре. Но учитывая прогресс в средствах массовой информации… Это Умберто Эко описал для Италии: вовсе необязательно, для того, чтобы установить диктатуру совершать государственный переворот. Достаточно установить контроль над телевидением. И контроль над телевидением может предоставить 10% читателей газет придерживаться своих мнений. Это «информационный режим». Путин это понял очень хорошо. Он позволяет «Новой газете» поливать себя грязью, потому что число читателей «Новой газеты» - ничтожная величина. И он может сказать: «Вот вы говорите, у нас нет демократии, но посмотрите, как меня там грязью поливают, обвиняют во всех смертных грехах. Пожалуйста!» Это вроде свободы слова на кухоньке.


- Т.е., получается, это тупик?

- Тупиков в истории не бывает. Движение всегда продолжается. И все равно если перерезать жилу, то кровоток восстановится по капиллярам. Такие капилляры – это всякого рода формы деятельности в обход политики. Какой-то выход есть в просвещении народа.
Кроме того, возможны кризисы власти. Путинская система держится на высоких ценах на нефть.

Но что делать? Пока что политического выхода нет. Выход – в сохранении неполитических форм деятельности, начиная с правозащитного движения, чисто культурных, религиозных и так далее. Какой-то союз гражданских сил может быть организован. Может быть, правозащитникам заняться этим, опираясь на какую-то сеть своих организаций, выйти за рамки своей узкой профессии и стараться собирать и сплачивать вокруг себя гражданское общество. Это мысль пришла мне прямо сейчас, на ходу - что при всей слабости правозащитного движения, оно обладает какой-то общенациональной структурой. И вот если бы эти структуры стали осью, вокруг формировалось бы всюду гражданское общество, не ставящее прямых политических целей – а то их сразу же эти бандиты растопчут.

[Sopheeya1984]

- Стоявшая тогда перед вами задача обретения и сохранения себя в тоталитарном обществе, слава Богу, снята с повестки дня, но легче ли и проще решаемы проблемы, которые ставит перед нами нынешнее время?

- Сейчас тех проблем нет, но по-прежнему есть проблема опоры на свою собственную глубину. И я не думаю, что она в России решается труднее, чем в других странах. Наоборот, русские обнаженные противоречия толкают к внутреннему поиску. Сравнительно гладкая поверхность западной жизни - я все-таки теперь поездил немножко, с чем-то сталкивался - позволяет легко удовлетвориться этой поверхностью. Именно поэтому многие на Западе хорошо понимают: чтобы достичь некоторой глубины, нужно рискнуть оказаться без всякой почвы под ногами.

Меня очень привлекает дальневосточная традиция, согласно которой пустота является знаком высшей ценности, потому что имеется в виду та бездна, окунувшись куда, человек находит в себе второе дыхание, у него как бы раскрываются крылья, и он начинает летать. Поэтому хаос меня - в хорошем смысле слова - провоцирует. Надеюсь, что в России окажется достаточно людей, которые такую провокацию сумеют принять, и выдержать, и достичь глубин, не затрагиваемых внешними катастрофами. Я подобных людей и в молодом поколении встречал. А как-то я разговаривал с педагогом, проводившим конкурс молодых учителей, работающих в деревне. Он рассказывал, что в основном это настоящие подвижники, Дон Кихоты, которые замечательно ведут работу в совершенно немыслимых, казалось бы, для цивилизованного человека условиях. И вот на остающихся дома Дон Кихотов у меня и есть надежда. В них - сохранение живого духа культуры.

Я верю, что такие спонтанно возникающие фигуры у нас не пропадут и что ниточка культуры не прервется. А удастся ли построить, опираясь на эти искорки культуры, более-менее сносную жизнь для всех прочих, остается вопросом открытым.

*Опубликовано также в журнале "Гражданин", март-апрель 2003г.

[Алиcа]