Книги от Софьи

[Sopheeya1984]

8. Чувство никчемности

Личность, которую нам больше всего хочется любить, - это мы сами; но когда мы
пытаемся обратить на себя любовь, - может быть, при помощи какой-то медитации, в которой культивируем это качество, или же в ходе нашей повседневности - мы
обнаруживаем, что иногда не считаем себя заслуживающими любви. Мы видим, как возникающее сомнение в себе препятствует этой любви; это - некая помеха,
которая, как становится понятно, присутствует в известной мере почти постоянно.
Все это - чувство никчемности, которое мы носим за собой, как облако. Оно нас
слепит, и мы не видим своей красоты. Я вижу, как для некоторых, прекраснейших
созданий, которых я знаю, их чувство своей никчемности оказывается самым жгучим пламенем, с которым им приходится работать.

Откуда же берется это чувство никчемности? Дело, кажется, обстоит так: нам велят
не доверять своему естественному бытию, учат такому недоверию; мы им
обусловлены. Это результат того, что мы отворачиваемся от самих себя, что мы
научились не доверять самим себе. Вот простенький пример. В раннем детстве,
неуверенно шагая по полу, мы можем почувствовать, что хочется писать - и писаем
прямо на пол. Тут же к нам подходит мама или папа и говорит: "Нет, нет!
Нехорошо, так не делай!" А ведь мы ничего и не делали, мы только пустили
струйку; просто через нас что-то естественно проявилось. Но вот это событие
каким-то образом оказалось "нехорошим"! Оно заставляет нас все чаще сомневаться в своей естественности.

Ребенку говорят только, чтобы он не крал и не лгал; но никогда не говорят, как.
Наша естественность обвиняется. Наше недоверие к себе подкреплено чувством, что мы - единственные люди, которым случилось солгать или украсть, что в нас скрыты какие-то глубокие недостатки.

И вот большую часть времени внутри нас звучит этот критический, осуждающий
голос, комментирующий то, что мы делаем, и то, как мы это делаем, указывающий
нам, что мы не соответствуем среднему уровню, что мы недостойны любви. Мы как-то приходим к мысли, что любить самих себя - неподобающее дело, что мы недостойны любви к себе, а все потому, что мы утратили эту естественную любовь,
естественное самоуважение.

Достаточно упоминания, что именно это чувство никчемности поддерживает "я". Нам не приходится сражаться с "я", сокрушать его. Большая часть того, в чем мы видим мотивацию "я", приходит от чувства никчемности. Когда же чувство никчемности отпадает, опора для "я" значительно уменьшается. "Я" - это не какая-то сущность, выступившая на завоевание мира; большая часть мгновенных вожделений, которые мы называем "я", являет собой механизм восполнения, старающийся опровергнуть никчемность: это не столько старание показаться великим, сколько старание не показаться дураком. Мы полагаем, что, если будем кем-то особенным, это компенсирует нашу неадекватность, покажет, что у нас на самом деле все в порядке.

Когда же мы освобождаемся от этого чувства никчемности, когда мы прощаем себе
даже это, тогда не остается никого, кто пытается что-то доказать. Тогда вся
структура "я" начинает рассыпаться, тогда она раскрывается для большей любви и
примирения с собой. Когда появляется самоосуждение, мы осторожно стараемся
отпустить его. Вполне возможно, что следующей мыслью будет: "О, я не могу
сделать этого, это потворство себе. Я не должен позволять себе этого!" - что
опять-таки будет проявлением того убеждения, что нам нужно контролировать себя, что мы не в состоянии доверять себе. Наше чувство недоверия к своему
естественному бытию приобрело такую силу, поддерживается такой значительной
частью общества, что многие люди от всего сердца соглашаются с тем, что нам
нельзя доверять себе.

Существует столько недоверия к нашему естественному бытию, что многие люди
убеждены в том, что человек по природе зол. Это и есть то самое чувство
никчемности, о котором мы говорили в связи с осуждающим умом. Люди, имеющие такой взгляд на умственные препятствия, - на жадность и желания, на тот хлам, с которым мы все работаем, на гнев, эгоизм, - говорят: "Посмотрите на всю эту пакость! Можно ли доверять уму, наполненному этим?" Но когда мы высказываем предположение, что эти препятствия укрепляются таким отвращением и страхом, что можно освободиться от этого обусловленного ума и дать возможность возникнуть естественной мудрости, они отвечают: "Я не в состоянии отказаться от контроля, мне надо подкручивать гайки, или я действительно взорвусь!" На самом же деле наше чувство никчемности заставляет нас усиливать эти отрицательные качества. И поскольку все они поощряют дальнейшую отделенность, это обстоятельство заставляет нас чувствовать себя еще более нелюбимыми и недостойными любви, еще более затрудняет контакты с самими собой и с другими.

Мы можем отмечать свою никчемность точно так же, как и любое иное качество ума, свободно приходящее и уходящее в ответ на некоторые условия. Это всего лишь еще один момент ума, всего лишь еще одна часть преходящего зрелища. Мы можем доверять самим себе и силе осознавания, которая проникает до ясного постижения истины. Все наши попытки измениться, мысли о том, что мы должны что-то сделать по поводу того, кто мы такие и как себя ведем, приходят большей частью из чувства никчемности, из чувства личного недоверия. Даже сейчас многие из нас говорят: "Да, но..." Это в большей мере все то же самое.

Одна женщина, упомянула о том, что она назвала "переживанием космического сознания". "А не хвалитесь ли вы обладанием таким переживанием, которым не обладает никто из нас? Не создаете ли вы привязанности к высочайшим переживаниям?" Она ответила: "Нет, видите ли, из этого переживания не вышло ни знания, ни мудрости, ни даже мира. Если что-то в этом переживании было для меня действительно важным, так это чувство, что я была достойна его иметь".

Нет ничего необычного в том, что чувство никчемности становится более
отчетливым; нам кажется, что оно усугубляется по мере того, как сознавание
становится глубже и раскрывает все большее число наших глубоких наклонностей.
Тогда оно становится основой для нашей работы над собой, для дальнейшего
очищения.

Мы освобождаемся от своего чувства никчемности не потому, что кладем его под
топор, не потому, что стараемся контролировать или подавлять его; мы
освобождаемся от него, предоставляя ему достаточное место для того, чтобы оно
увидело, что оно делает.

Чувство никчемности не делает нас никчемными. Оно было приобретено за время
многих жизней, если не за миллиарды мгновений ума в этой жизни, когда нам
говорили, что мы поступаем неправильно или неадекватно, и когда мы сами так
думали. Каждый человек, по-видимому, до известной степени обладает им. Не знаю, каждая ли культура поощряет его в одинаковой степени; но в нашем обществе оно получило весьма заметное преобладание. Но мы достойны того, чтобы освобождаться от своей никчемности, и нам есть зачем. Если бы мы не делали ничего, кроме практики освобождения от никчемности, значительная часть того хлама, над расчисткой которого мы столь усердно работаем, не имела бы подпорки. У нас было бы больше места, куда расти.

Мы сознательно отдаемся чувству никчемности; когда оно возникает, мы не
развлекаем его кредитной карточкой "я". Работа, которая нас пробудит, - это
проявление острого осознавания никчемности без его осуждения. Мягко, терпеливо и с большой любовью мы признаем то, чем в действительности являемся. Как это
выразил один мой друг: "Всегда старайся видеть себя глазами Бога".

Нам не следует бояться увидеть что бы то ни было. Когда мы ясно видим гнев, или
страх, или неуверенность, или сомнение, каждое из этих явлений растворяется; оно
не требует выражения, его реактивная сила рассеивается. Внимательность пробьется сквозь него; внимательность ослаблит силу его возникновения также и в будущем, даже несмотря на то, что она может иметь такую энергию, что на некоторое время удержится. Когда мы переживаем чередование мгновений внимательности и гнева, мы начинаем подрывать власть гнева.

Внимательность представляет собой мощнейшее средство для очищения, которым мы располагаем, потому что она взращивает в уме отсутствие вожделения.

Внимательно вступить в данный момент - значит полностью принять самих себя.


Далее у нас имеются два наших старых товарища, лень и вялость, которые, как
сказал один учитель, лучше всего олицетворены в банановом слизняке. Леность и
вялость многообразны в своих проявлениях. Обыкновенно это - неповоротливость
ума, которую мы время от времени ощущаем. Иногда, когда мы наблюдаем ум, мы
отмечаем значительную долю сонливости и подавленности, которые становятся
настоящим препятствием для ясности, потому что без должной энергии очень трудно быть проницательным. Леность и вялость, подобно другим препятствиям, могут зайти настолько глубоко, что станут частью нашего характера, способом нашего отношения к миру. Иногда это обстоятельство становится для нас очевидным, когда мы сидим и отмечаем такое свое думанье: "О, сейчас это уже лишнее..." или: "Думаю, пора остановиться!..", "Ну, для меня достаточно!" Это лень; и когда она присутствует, она способна воспрепятствовать дальнейшей работе. Эта сонная ослепленность погружает ум в особое состояние слабоумия; часто мы определяем его как "свою усталость" - вместо того, чтобы видеть в нем просто "утомление", "вялость", и оставаться с ним без противодействия, которое могло бы возникнуть в виде реакции на него.

Предписанное средство для восстановления спокойствия в уме
заключается в подкреплении сосредоточенности посредством осторожного,
терпеливого и упорного возвращения его обратно к дыханию.

Для работы с этими препятствиями надобно запастись терпением. Они не уйдут в
одночасье. Баба Хари Дас говорит, что даже святой в возрасте девяносто одного
года не свободен от препятствий. Они приходят в любое время, когда им
вздумается. Большая часть нашей медитации имеет дело с препятствиями. Иметь с
ними дело - это просто видеть их с открытым осознаванием, без ценностного
суждения.

Пожалуй, самым мощным из всех этих препятствий является сомнение, ибо оно
способно прервать практику. Хотя доля сомнения может стать полезным мотивом для более глубокого исследования того, что мы, будучи обусловлены, считаем истинным, но сомнение иногда может набрать такую силу, что закроет ум. Мы сомневаемся в том, что избранный нами метод доведет нас до цели; сомневаемся в собственной способности понимания; даже в существовании свободы. Когда сомнение возобладало, мы прекращаем работу над собой, мы опять опускаемся на четвереньки, мы склонны чувствовать жалость к себе и недоверие к Вселенной.

[Sopheeya1984]

14. Западня лжепросветления

Просветление - это синоним способности просто присутствовать, находиться в настоящем моменте без какой-либо привязанности к другому месту; вся наша жизнь находится именно здесь, именно сейчас.
Даже блуждающий ум, если мы наблюдаем его, не желая видеть его иным, содержит ключ к великой мудрости, потому что являет собой в точности то, что мы такое, - и именно в это время. Нам нет нужды быть кем-то другим.
Дзэнский наставник Судзуки Роси говорил о "просветлении до просветления",
которое представляет собой такое состояние ума, когда налицо внимательность,
когда нет вожделения к тому, чтобы вещи были каким-то образом иначе, чем они
есть. Это просто виденье настоящего момента, терпеливое и прямое.

Одним из явлений, которые являются для нас преградой для достижения этого просветления, чем бы оно ни было, может стать наш голод по тому, чем мы воображаем просветление. Просветление может стать величайшей причиной страдания, потому что оно остается предметом нашего сильнейшего желания. Это наше величайшее "пребывание в другом месте", наш величайший вакуум. Просветление - это свобода; помысел о просветлении - это темница. Истина существует в данный момент. Если мы находимся где-то в другом месте, ищем что-то за пределами данного момента, мы находимся в тюрьме.

Далее появились - мир "непревзойденной мудрости", затем "меня совсем нет, нигде
нет", далее еще одно переживание и еще одно, и я все говорил: "Ну, брат, теперь
оно уже недалеко!" Возникали новые и новые переживания. Тогда я начал понимать, как представлял дело: появится еще несколько дюжин переживаний - и все будет сделано, все будет кончено, останется чистое сознание в течение двадцати четырех часов в сутки. Но, оказывается, существуют целые сотни так называемых "наивысших переживаний". И все они - всего лишь переживания.
Ценность глубинных переживаний - в очищении, в проникновении в то, что есть, в
то, что происходит в данный момент. А привязанность к какому-нибудь переживанию, как к достижению или завоеванной истине, отвлекает внимание от реальности следующего мгновенья.

Желание свободы, когда оно является мотивом для нашего естественного состояния, есть великая радость. Желание быть свободными от вещей,
каковы они есть, оказывается великим страданием.
Желание быть просветленным подобно "я", которое хочет
присутствовать на собственных похоронах

Мы можем убеждать себя не стремиться к высочайшему переживанию,
потому что знаем, что оно представляет собой всего лишь часть преходящего
зрелища; тем не менее иногда мы отмечаем, как обусловленный ум жаждет стать чем-то иным, нежели то, что он есть.

Когда мы переживаем это состояние хотя бы в течение тысячной доли секунды, оно останавливает весь мир и позволяет нам освободиться от какой-либо надобности быть где-то, кроме совершенства данного момента.


На этом уровне мы переживаем побуждение, которое почти можно было бы назвать "ностальгией по Богу", экстатической жаждой прийти домой, вернуться к источнику, быть завершенными. Это необусловленная бесконечность по ту сторону ума, чистое, недифференцированное бытие.

15. Вещество ума

Слово "ум" употребляется во многих различных случаях. Его основное значение -
механизм восприятия. Когда мы говорим об "уме", мы обычно имеем в виду думающий рассудочный ум, ум внутреннего диалога, ум как "я есмь", ум как это. Однако этот ум представляет собой только часть гораздо большего разума, далеко
превосходящего то, что мы называем интеллектом. Но все содержание реальности не воспринимается на думающем уровне ума. Всегда у нас есть еще тонкая подпитка из ума-мудрости, которую мы называем интуицией. Мы переживаем более глубокое познание. Если рассудочный ум не имеет ярлыка для более тонкой вести, он склонен не доверять ей; он отвергает то, на что не может наклеить ярлык.

Прозрения, возникающие в уме мудрости, часто переживаются в виде внезапных,
бессловесных пониманий того, какими являются вещи. Этот уровень ума не так
зависим от того вида "познания", который улавливает реальность в понятия и
слова. Он просто может переживать бытие. Иногда во время уединенной прогулки по лесу я пребывал только в своем ежемгновенном переживании бытия. Когда мои ноги касались земли, переживание касания было всей реальностью. Когда глаза
обращались к дереву, существовало только виденье - это была вся реальность.
Пенье птицы - просто слушанье. Аромат кедра - просто обоняние. Трудно описать
точность этого переживания, его кристальную чистоту. Подобные переживания очень трудно описывать словами, потому что они происходят на таких уровнях, где языка нет.

Когда люди начинают видеть относительность думающего ума, они говорят: "Убейте ум, ум - это мой враг". Но это говорит сам думающий ум. Не делайте "ум" врагом. Ум и есть медитация.


Когда мы видим, как приходят и уходят помыслы, как приходят и уходят чувства,
как приходят и уходят ощущения и воспоминания, когда мы наблюдаем их таким умом,
который не пытается овладеть чем-нибудь, не пробует наклеить на все ярлыки, - мы
открыты для понимания; и это по-настоящему все, что нам нужно делать. Ум
окажется сосредоточен весьма открытым способом. Ему не надо будет быть твердым
или жестким.

Она существует сама по себе; ее существование не зависит ни от каких условий.
Это чистая сущность, и ее прямое восприятие оставляет нас с пониманием, что
осознавание просто есть; что мы не есть какой-то объект из содержания ума; что
за пределами ума существует нечто иное, нежели то, что постижимо умом; что любая
мысль о "я", или о теле, или об уме, вообще любая мысль - это не то, что мы.
Именно это некоторые дзэнские традиции называют Единым Умом, общим всем
существам. Это неограниченная реальность; и вся она существует внутри каждого из
нас. Далеко за пределами относительных фактов пространства и времени существует
Пра-ум - ум до думания, ум до того, как Вселенная приобретает форму.

[Sopheeya1984]

16. Руководство-инструкция по медитации любящей доброты


(Медленно, впитывая, прочесть для себя - или другу вслух)

Усядьтесь удобно, так, чтобы смогли просидеть некоторое время; без напряжения
или скованности; просто расслабьтесь в своем теле.

Пусть дыхание приходит и уходит само.

Теперь размышляйте о том, как гнев ощутим для вас, как он переживается.
Размышляйте о том огне внутри тела и ума, который есть гнев. Размышляйте о
разделении, которое он вызывает, об отъединении, одинокости и боли.

Гнев приходит из боли и возвращается к боли.

Чаще всего гнев хочет повредить своему объекту, человеку или предмету, на
который он направлен.

Почувствуйте его в теле, в уме; почувствуйте этот вихрь, это страдание. Сердце
замкнуто, закрыто от мира броней, отъединено.

Размышляйте о болезненности, о разделении, которое есть гнев, зависть, ревность.

Теперь размышляйте о его противоположности, о качествах тепла и терпенья,
которые раскрывают для нас пространство, где мы можем существовать, можем
расцветать. О том, как гнев отпадает, как развязываются узлы, как они
растворяются в этой открытости тепла и терпенья.

С каждым дыханием вдыхайте тепло, выдыхайте терпенье. Вдыхается тепло; с выдохом
медленно выходит терпенье. Тепло и терпенье. Тепло питает вас, кормит вас,
взращивает вас. Терпенье дает всему этому место, открывает простор.
Почувствуйте, как огонь гасится этой открытостью сердца. Исчезла всякая броня.
Тепло и просторно.

Теперь пусть эта теплота и это терпение положат начало прощенью. Размышляйте
сперва о тех, кто мог причинить вам боль в прошлом случайно или преднамеренно.
Пошлите им прощенье. Сделайте это легко. Не напрягаясь или отталкивая. Пусть эти
старые завесы ожесточения отпадут.

Нарисуйте в уме образ человека, когда-то причинившего вам боль, скажите себе
молча: "Я прощаю каждого, кто в прошлом намеренно или ненамеренно, мыслью, речью
или делом причинил мне боль". Простите их как можно полнее.

Если где-то все еще остается ожесточение, примите также и его; пусть оно
рассеется по мере того, как растет прощенье. Разрешите себе прощать.
Освободитесь от гордости, которая держится за ожесточение: "Я-де вас прощаю".
Просто освободитесь от всего.

Сила прощенья так велика. У нее есть место, чтобы простить.

Теперь - о тех, кому вы могли причинить боль. Попросите у них прощенья. Не с
чувством вины, а с пониманием того факта, что мы спотыкаемся, что мы все бываем
незрячи. Освободитесь и от самоосуждения.

И молча скажите про себя в точности так, как вы это чувствуете: "У всех, кому я
намеренно или ненамеренно причинил боль своими мыслями, речью или действием, - у
всех у них я прошу прощенья".

Пусть отпадет всякая жестокость, которая стесняет сердце.

Разрешите себе принять прощенье. Стеснение в груди, в теле, в уме - это всего
лишь противодействие. Пусть оно уйдет. Освободитесь от своей обиды за себя.
Простите себя. Скажите себе: "Я прощаю тебя".

Оставьте себе место в своем сердце. "Прощаю себя за всю причиненную боль, даже
за те вещи, которых не хотел сделать".

Пользуясь своим собственным именем, скажите себе: "Я прощаю тебя".

Осторожно откройте сердце для себя. Осторожно; дайте время этому процессу.
Самоотдача. Внесите прощение самому себе в свое сердце.

Создайте для себя место. Окутайте себя прощением и освобожденностью.

Теперь с этим чувством открытости направьте к себе эту любящую доброту;
повторяйте в глубине сердца, как вам будет удобно, пользуясь такими словами,
какие найдете подходящими: "Да буду я счастлив; да буду я свободен от страдания;
да буду я свободен от напряжения, страха, тревоги; да исцелюсь я; да пребуду я в
мире!"

"Да освобожусь я от страдания, да освобожусь от напряжения, от гнева, от
разделенности. Да освобожусь я от страха, скрытости и сомнения. Да буду я
счастлив". Полюбите себя.

"Да буду я счастлив. Да освобожусь я от всего, что причиняет мне страдания!"
Пожелайте себе добра.

Скажите себе от всей души: "Люблю тебя". Пользуйтесь своим именем, если вам это
нужно. Скажите: "..., я люблю тебя".

"Да буду я свободен от страдания; да найду я свою радость; да буду я наполнен
любовью; да вернусь я к свету; да пребуду я в мире!"

Затем направьте эту любовь на кого-то, чей образ существует у вас в уме, к кому
вы чувствуете большую любовь - к учителю, другу, к кому-то, кто вам очень
нравится, - нарисуйте этот образ в уме и размышляйте: "Да будете вы счастливы,
да будете вы свободны от страдания!"

"Дорогой друг, да будете вы целостны, да придете к своей завершенности. Да
будете вы свободны от гнева, от ревности, от напряжения, от страха! Да будете вы
счастливы, да будете свободны от страдания!"

"Да вступите вы в свою радость, в свою полноту! Да будете вы свободны от всех
страданий!" Сосредоточенно направляйте этому любимому вами человеку
благожелательность.

Нарисуйте в уме образ другого человека, к которому вы чувствуете любовь, кому
желаете добра. Нарисуйте их ясно, так отчетливо и легко, как только можно, и
направляйте на них свои чувства благожелательности, используя некоторые
повторения: "Как хочу быть счастливым я, так да будете счастливы и вы. Да будете
вы счастливы и свободны от страдания. Да отпадут от вас напряженность и
сердечная боль. Да возрастет ваша радость. Да будете вы свободны от страдания".

Пусть ваша любовь распространится на каждого человека в доме, где вы живете, где
сидите в медитации. Наполните комнату своей любовью, наполните ее сердечной
заботой. Пусть вся комната, все эти люди пребудут в вашем сердце. "Да будем все
мы счастливы!" Не забывайте себя; вы - тоже еще одно прекрасное существо.

Пусть ваша любящая доброта излучается на каждого человека. "Да будем все мы
свободны от страдания, да будем все мы счастливы. Да вступим - мы все и каждый
из нас - да вступим мы в свет. Да освободимся мы от преград; да освободимся мы
от своего страдания, да почувствуем свое совершенное бытие. Да будем мы все
свободны от страдания, да будем мы все счастливы, да будем свободны!"

Пусть это чувство распространяется наружу, пусть оно охватит всю окрестность.

Пусть оно охватит весь город, где вы живете; оно широко, пространно, участливо.

Пусть оно продолжает распространяться. На всю страну, на весь континент.

Откройте всему этому свое сердце. "Да будут все существа счастливы. Да будут все
существа обладать чистым умом. Да будут их сердца открыты. Да будут они свободны
от страдания". Медленно окутайте своей любящей добротой целую планету. Медленно
и осторожно дайте своей любви распространиться повсюду, на все существа.

"Да будут все живые существа, все чувствующие существа, - да будут они свободны
от страдания. Да полюбят они себя, да придут они к своему счастью. Да раскроют
они радость своего истинного "я". Все существа, повсюду.

"Да воссядут все существа в свете. Свободными. За пределами страдания. Да
исцелятся все существа в участии друг к другу. Да будут все наши раны, все наши
страдания - да будут они исцелены силой нашей любви к себе и друг к другу. Да
полюбим мы друг друга".

Просто позвольте себе сидеть в свете этой любви, этой заботы о себе и друг о
друге. Не пытайтесь что-то делать. Просто пребудьте - в любви, в свете.

"Да разделят все существа эту открытость. Да почувствует каждый эту
безграничность, эту открытость сердца".

"Я делюсь заслугой этой медитации со всеми живыми существами повсюду. Да узнают
все существа тепло и участие в своей жизни. Да узнают все существа прощенье
самим себе. Да научимся мы просто быть в одном мгновенье за раз. Без всяких
ожиданий. Просто открытое сердце. Делимся этим, насколько можем".

"Да будут счастливы все существа. Да будут все существа свободны от страдания.
Да будут все существа счастливы. Да будем все мы свободны. Да возвратимся все мы
к своей завершенности!"

В нашем случае любящая доброта культивируется благодаря признанию огненных
свойств гнева и благодаря переживанию открытости, покоя, а также противоположных
гневу качеств - теплоты и терпенья. Благодаря признанию областей обиды и вины,
благодаря освобождению от своей оторванности от других и от собственного
глубинного "я", мы посылаем сперва себе, а затем и другим чувства
благожелательности, пользуясь такими словами, как: "Да буду я счастлив, да буду
я свободен от страдания". Когда мы
впервые пытаемся обратить любовь на себя, мысль о том, что мы ее не заслуживаем,
нередко весьма заметна. Рассудочный ум-"я" может выдвинуть разнообразные доводы
и постараться разубедить нас в необходимости заниматься такой медитацией. Эти
доводы
обращают наше внимание на многое из того, что делает нас незрячими по отношению
к совершенству жизни, к ее блеску. Именно этот хлам делает нас невосприимчивыми
к собственной красоте и старается убедить нас в том, что мы действительно
недостойны, неспособны пережить просветление, что мы - расколотые существа,
которым суждено вечно оставаться на своем пути. В уме существует особый уровень,
на котором такие мысли поощрялись и культивировались. Теперь мы культивируем
нечто иное для их замены, и это - гораздо более мощная форма сознания, нежели
отрицательные формы. Она заменит их мягкой настойчивостью и доверием.
Самокритичность и самоотрицание, столь обескураживающие вначале, подобны
отвердевшему верхнему слою целины, который трудно пропахать; но когда он
достаточно увлажнен, вспахан и смешан с небольшой добавкой удобрения, он
становится почвой, которая дает высокий урожай. Мы учимся давать себе тепло,
проявлять к себе терпенье и таким образом стать способными культивировать тепло
и терпенье. Природа этих положительных свойств такова, что они естественно
заменят собой менее здоровые энергии.

Один из способов постараться культивировать любящую доброту - это думать о наших
собственных хороших качествах. Я работал с людьми, которые говорили: "У меня нет
хороших качеств, во мне нет ничего, что было бы прекрасным".

А я говорил им: "Несомненно, должна существовать какая-то помеха, из-за которой
вы чувствуете себя столь нелюбимыми и недостойными любви".

- Да, это чувство действительно ужасно - не быть способным никого полюбить, даже
самого себя, хоть немножко...

- Должно быть, многие люди чувствуют то же самое.

- Чувствовать нечто подобное ужасно. Они так одиноки, так отрезаны от всех.

И тут проявляется исходящее от них невероятное сострадание к условиям
человеческой жизни. Они говорят о себе с такой любовью, потому что открыли
возможность позаботиться о нелюбимом, что было прежде для них недостижимо. И вот
теперь они признали, что кто-то находится в нужде; вышло так, что этот "кто-то"
- они сами; теперь они могут направлять благожелательность своих мыслей на то
место внутри себя, которое так хочет быть целостным. Именно так следует
практиковать медитацию. Мы посылаем любовь этому существу, которое так лишено
любви, а затем излучаем изнутри эту энергию всем существам повсюду.

. Так что я и был тем субъектом, который нуждался в любящей
доброте. И я узнал, что мне необходимо сначала породить любовь к самому себе, а
уж потом я мог бы открыться для другого. Посылать же любящую доброту другому
человеку, на которого я сердился, было ловушкой "я", которое просто увеличивало
разделение между нами. Я не оказывал им никакой помощи; и у моего действия был
тонкий привкус превосходства и господствования. Но когда я смог расчистить в
своем сердце место для самого себя, я сумел также принять свои гнев и
разочарование, не ощущая с их стороны угрозы; я мог предоставить им
пространство, чтобы они исчезли. Это также давало и другому возможность открыть
пространство для освобождения себя от гнева. Чтобы послать любящую доброту
другому человеку, мы сначала должны находиться внутри своего сердца.

По мере того, как продолжается практика культивирования открытости сердца, мы
начинаем ощущать поразительную силу этой любви. И мы видим, что со всеми нашими
воображаемыми никчемностью и страхами, со всеми нашими сомнениями и желаниями,
трудно все время быть любящими. Но еще труднее ими не быть.

[Sopheeya1984]

18. Отпускание ада

Иногда мы сидим и медитируем безмятежно, в ясности и спокойствии. В другое же
время нам очень долго кажется, что спокойствия никогда не будет, в уме словно
много движения и много самоотождествления, мы как бы затеряны в пламени ума и
склонны к тому, чтобы принимать это обстоятельство достаточно серьезно. Мы
называем такие обстоятельства хорошей или плохой медитацией и, пожалуй, в то же
время не признаем достоинств за "плохой", не признаем того очищения, которое
продолжается, когда оказывается раскрыто блуждание ума, его возбуждение или
беспокойство. Когда мы видим ум таким, каков он есть, это дает нам большую
власть над его состоянием в данный момент. Поэтому когда я слышу, что не
каждое занятие бывает "сверхотличным", я чувствую только облегчение, потому что
у медитирующего имеется возможность сидеть с неприятным хламом, имеется случай
пронаблюдать ум, когда тому хочется находиться где-то в другом месте. Потому что
это и есть тот ум, что создает карму. Именно этот ум, эта жажда ведут нас из
тела в тело, от воплощения к воплощению. Это желание быть в другом месте,
желание, чтобы вещи были иными.

Когда ум приятен и доставляет нам удовольствие, мы не видим этого страстного
желания с отчетливостью. Мы можем даже и не заметить свою жажду просветления с
такой ясностью, не обратить внимания на жажду высших состояний, на свои оковы,
свое рабствование понятию свободы, страданию, внутренне присущим желанию, чтобы
вещи стали какими-то иными, а не теми, каковы они есть.Когда вы
принимаете ад, это более не ад. Ад - это сопротивление. Страдание есть
сопротивление тому, что есть, его неприятие.

Мы чувствуем многие формы этого ада, когда наблюдаем ум и тело. И именно здесь
мы встречаем демонов своего нетерпенья, своей жадности, своего неведенья;
демонов привязанности к представлению о том, что де есть некто, подлежащий
просветлению; демонов нашей привязанности даже к знанию и ясности, которые после
хорошего занятия медитацией затрудняют способность выносить сутолоку, шум и
тяготы этой изменчивой жизни. Демоны - это не шум; демоны - это наше отвращение
к шуму. Демоны - это не нетерпенье; демоны - это наша привязанность, наше
отвращение, наше нетерпенье по отношению к своему нетерпенью.

Когда вы способны принять неудобство, такая способность позволяет вам установить
равновесие ума. Подобная сдача, подобное освобождение от желания быть иным,
нежели то, что мы есть в этот самый момент, - и есть то, что освобождает нас от
ада. Когда мы видим в уме сопротивление, неподвижность, скуку, беспокойство...
это и есть медитация. Часто мы думаем: "Я не в состоянии медитировать, я
беспокоен... я не могу медитировать, я утомлен... я не могу медитировать, у меня
на носу муха..." Это и есть медитация. Медитация не в том, чтобы исчезнуть в
свете. Медитация - это видеть все то, что мы такое.

Если мы видим это беспокойство - "я
беспокоен", тогда оно становится проблемой; мы на него смотрим, как на проблему;
сделали его своей проблемой. Беспокойство есть всего лишь еще одна сторона нашей
природы; то, что мы говорим: это - "наше" беспокойство.

Один дзэнский наставник говорит: "Если вы думаете так, то так; если вы думаете
не так, то не так". Если мы думаем, что демоны реальны и это наш хлам, тогда
демоны реальны и это наш хлам. Если мы думаем, что эти демоны - всего лишь
клочья дыма, тогда мы способны избавиться от них без усилий, одним дуновением.


Когда мы видим, что поток - это то, что есть, когда мы становимся этим
потоком, - не становимся "кем-то", кто наблюдает, но просто будем, будем без
имени, будем находиться здесь без всякой личности, - тогда нет ни демона, ни
Будды, а просто существуют вещи, каковы они есть, каждая из них совершенна по-
своему. Мы обнаруживаем, что пока существует какая-то часть нас самих, которую
мы не принимаем, мы не освободимся от ада и не пробьемся сквозь все явления,
гипнотизирующие нас удовольствием и страданием - сквозь все эти мысли о себе,
сквозь все отождествление с телом, с восприятиями, с состояниями сознания. Эти
аспекты нельзя увидеть отчетливо до тех пор, пока мы не примем все таким, каково
оно есть, с большой долей самоприятия и сострадания. Как часто мы находились в
аду своего представления: "Я рад, что никто не знает, о чем я думаю!" И все же
как раз в этот момент возникает возможность прозрения в то, как мы проявляем
себя в мире, в то, что удерживает внутренний мир отдельным от внешнего, что
создает небеса и ад. Когда вы можете просто увидеть помысел, освободиться от
помысла и осторожно вернуться к дыханию, к данному моменту, сделать это мягко и
без осуждения, - тогда, в это самое время, в это мгновенье, внутренний и внешний
мир сливаются воедино.

Когда мы вступаем в этот поток, когда начинают распадаться мифы о себе, когда
они начинают становиться менее ощутимыми, может зародиться страх. Мы воображаем,
что вот-вот исчезнем в пустоте, и поражаемся: "Что же тогда действительно
происходит? Что реально? Я хотел потерять "я", потерять свою отделенность, хотел
открыть свое сердце; а сейчас я боюсь, что здесь нет никого, кто контролирует
происходящее. Что мне теперь делать? Все вышло из-под контроля". Но дело здесь
не столько в том, что из-под контроля выходит и проявляет непредсказуемость
поток, сколько в том, что он недоступен для некоторого воображаемого "я" и
вместо этого оказывается совершенным развертыванием запутанных законов причины и
следствия, законов кармы.

Пытаясь контролировать неконтролируемое, мы создаем ад. И когда он начинает
отпадать, проявляется робость "я". Это "я" говорит: "Э, нет, я существую". Но
то, что мы были и как существовали - по нашему мнению - не существует в таком
виде, и это нас пугает. Это новое переживание - тоже просто "бытность". Мы
видим, как появляются эмоции, как они проплывают в пустоте; и мы вспоминаем, что
эта пустота - как раз то, что мы есть. Мы переживаем прохождение помысла через
эту пустоту и хотим узнать, что происходит; но этот интерес отмечается, как
всего лишь еще один пузырь, проплывающий в открытом просторе, который мы так
долго принимали за твердое, драгоценное "я". И мы устремляемся за чем-то
прочным, мы опять хватаемся за сомнение или страх; мы создаем демона, чтобы он
убеждал нас в нашей реальности. Личность, "я", говорит: "Я не могу оставить все,
я должен быть реальным; мне нельзя быть обманутым". Сомнение отталкивает поток,
отталкивает мудрость и непривязанность, рассеивающие ад.

Мы воображаем, что выход вещей из-под контроля - это ад; но когда пережиты
открытость и легкость естественного течения, когда все мысли и чувства окажутся
в равной степени поглощены в процессе, мы будем освобождены от отождествления,
которое создает "кого-то", чтобы страдать. Ад становится только еще одной
мимолетной идеей, обладающей не большей реальностью или субстанциальностью, чем
та, которую мы ей приписывали.

[Sopheeya1984]

19. Удовольствие, боль и счастье

Когда мы вглядываемся в боль, первая очевидность - это сопротивление ей. Мы
отмечаем физическое ощущение, называемое болью, и психическую реакцию, которая
есть отвращение к неудобству, выпихивание. Это желание находиться в ином
состоянии, не в том, в каком мы находимся; оно само по себе, пожалуй, является
наиболее точным определением, которое мы можем дать душевному страданию: наше
желание быть где-то в другом месте. Желание, чтобы вещи существовали по-иному,
представляет собой самую сущность страдания.
Точно так же мы не переживаем
своего утомления, своей скуки, своего страха; вместо них мы переживаем свое
сопротивление им. Мы
часто переживаем состояния ума, которые отвлекают нас от сдачи, которые резко
погружают нас опять в сон, вызывая автоматическую реакцию отвращения. Иметь дело
с болью внутри тела - прекрасный способ начать распутывать эту привычную
реактивность на неприятные состояния.

Когда мы освобождаемся от этого сопротивления - от всех появляющихся мыслей, от
всех побуждений спастись, - тогда мы можем просто наблюдать их, позволяя им
возникать в обширном и ненапряженном уме. Если сохранять ум мягким, чтобы он мог
"баюкать" эти помыслы сопротивления, то это также позволяет расслабить всю
область вокруг боли. Телесная боль создает такое состояние ума, что оно напрягается,
отвергает неудобство; а затем напряженное отвращение усиливает напряжение внутри
тела. Мы получаем эффект рикошета, движение взад и вперед между телом и умом:
возникает душевное напряжение, которое становится причиной напряжения
физического, а то в свою очередь усиливает боль и напряженность ума. Напряжение
держится за боль, и это усиливает боль и одновременно сопротивление этой боли.
Существует боль сама по себе - и боль, окружающая эту боль.

Но когда мы создаем расслабление вокруг этого болевого ощущения, мы
расслабляемся и вокруг ассоциированных с нею мыслей. Мы позволяем боли
присутствовать; мы признаем ее и делаем нечто почти полностью противоположное
тому, что делали в нормальных условиях. Вместо того, чтобы избегать боли, мы
проникаем в ее глубину. Мы входим в то самое пространство, где находится боль,
входим в него с сосредоточенным, исследовательским умом. И когда мы проникаем в
самую глубину боли, освобождаясь от сопротивления, мы видим, что боль - это не
единый монотонный лазерный луч чувства; вместо этого мы видим аморфную массу
движущихся ощущений. Она не остается просто на одном уровне, в одном центральном
узле, а движется вокруг этого пространства и в действительности не стоит на
одном-единственном месте. Она составлена из сложных ощущений.

Когда сосредоточенное осознавание входит в эту область и дает ей возможность
быть такой, какова она есть, мы начинаем видеть эти сложные ощущения в форме
отдельных событий. Мы наблюдаем, как они движутся, мгновенье за мгновеньем,
сначала одно здесь, затем одно там. Когда сопротивление оставляет ум, вместе с
ним уходит и понятие "боли", и мы можем переживать ее просто как чистое
ощущение. Часто мы способны проникнуть в такое место, где наличествует только
возникновение и исчезновение сложных ощущений, может быть, переживаемых в виде
всего лишь покалывания, и их наблюдение иногда оказывается в самом деле
приятным.

Конечно, не все виды боли дадут нам возможность такого значительного простора.
Некоторые боли будут столь сильными, что станут долго удерживать ум в плену.
Когда это происходит, мы наблюдаем, как внимание еще раз исчезает в
отождествлении с болью, наблюдаем отвращение в форме обусловленной реакции.

наша реакция на боль представляется символом реакции на
большинство вещей, вызывающих боль в нашей жизни. Мы хотим спастись от них,
отвлечься, не иметь дела с неприятным, - и этим мы укрепляем власть боли над
умом, ее способность опять отвлечь нас в другой раз.

Когда неприятные состояния не могут отвлечь нас, мы находимся на дороге к
свободе. И, может быть, это происходит потому, что большинство из нас стало
ошибочно принимать удовольствие за счастье. Обычно мы ищем удовольствия и
избегаем боли. Но если мы понаблюдаем за собой более пристально, мы заметим, что
удовольствие не делает нас счастливыми. Удовольствие есть удовольствие, то есть
временное удовлетворение желания. Счастье представляет собой более глубокое
удовлетворение, чувство целостности, отсутствие нуждаемости.

Большая часть нашего переживания удовольствия
являет собой преодоление неудобства желания. Когда желание прекратилось, когда
его предмет у нас в руках, тогда возникает боль, вызываемая желанием удержать
его, желанием, чтобы ничто его не повредило, не разрушило.
Мы ищем счастья в раскрытии ума, в
раскрытии самого желания. Временами практика медитации может быть даже
неприятной; но медитация питает наше счастье, раскрывая нашу существенную
природу, позволяя нам пребывать в этой завершенности. Именно этот простор при
отсутствии желания и будет счастьем.

Однако важно признать, что даже в том, что мы называем духовными путями,
существуют те же самые элементы, которые отвлекают нас в нашей мирской жизни;
это - наши склонности и влечения к приятным переживаниям и наше отталкивание от
неприятных переживаний, отвращение по отношению к ним. Наблюдать мирные
состояния ума гораздо приятнее, чем свою алчность или эгоизм. Собственно, одна
из причин, почему сосредоточенность бывает столь приятной, заключается в том,
что страсть к препятствующим элементам подавлена спокойствием. Покой нередко
бывает слишком соблазнителен для беспокойного ума. Мощь, сила ума, которую
создает сосредоточенность, не оставляет возможности для большой активности
препятствующих факторов.

Привязанность к подобному спокойствию может вылиться в проблему. Столь редко
находящийся в состоянии спокойствия ум стремится к получению глубокого
удовольствия от этой тишины. Покой нередко оказывается чересчур соблазнительным
для беспокойного ума, и тому не хочется продолжать свою работу. Ведь так чудесно
просто "выключить свет" и выходить из тела, выходить из всех его болей и просто
повисать в блаженстве или в тишине. Но привязанность к этим состояниям
представляет собой тонкую форму недовольства. Если в уме ничто не движется, не
возникает и возможности для понимания того, что нас связывает.


Так мы учимся не держаться даже за свою боль. Странным образом нам часто легче
отказаться от удовольствия, чем от боли. Легче отказаться от половой жизни, от
молочного пломбира или от ласковых шлепков по спине и тому подобного, чем
освободиться от своей боли, от страха и неуверенности. Мы отождествляемся с
ними, мы по-настоящему держимся за эти виды обусловленности.

Когда мы освобождаемся от сопротивления, мы проникаем до непосредственного
переживания отвлекающего нас явления, и его отвлекающее качество, его
неудобство, растворяется в отчетливом виденье этого переживания.

Когда мы выходим за пределы привязанности и удовольствия или боли, дозволяя
осознаванию встречать издавно обусловленные реакции вместо того, чтобы поневоле
их отвергать, мы переживаем более глубокое счастье. Происходит раскрытие сердца
и ума, чувство осуществления в этот самый момент.

Прочувствуйте резервуар энергии в этой комнате.

Откройтесь для своего переживания этого резервуара, как бы это ни происходило.
Войдите в обширное пространство энергии внутри тела. Войдите в него свободно.
Войдите в жизненную энергию. Пусть ваше тело вступит в самый поток жизни.

Если ощущение жизни изменяется, изменяйтесь вместе с ним. Никакого
противодействия, никакой отдельности. Чистое ощущение, чистая форма. Никакого
тела, никакого ума. Пусть все это свободно войдет в обширное пространство
жизненной силы.

Не держитесь ни за что. Нет слуха, нет вкуса, нет обоняния.

Пусть все, что держит вас в отдельности - мысль, чувства, ожидание, желания,
осуждение, страх, гнев, сомнение, - пусть все уйдет обратно. Ничего не
полагайте, ничего не утверждайте, ни за что не держитесь; не бойтесь. Войдите
свободно, войдите в самый поток, текущий внутри нас всех.

Не держитесь ни за одну мысль. Все принадлежит энергии жизни, энергии
осознавания в форме. Пусть все вернется. Не держитесь за эти слова. Пусть все
они вернутся в поток жизненной силы. В общий поток; просто в жизнь. Пусть все
придет; пусть все уйдет. Нигде не задерживайтесь.

Все тоньше и тоньше; пусть все просто будет. Войдите в это. Исчезните в этом. Не
держитесь. Просто войдите. Отдайте вашу отделенность. Погрузитесь в целостность.

Освободитесь от ума, освободитесь от тела. Дыхание просто приходит и уходит,
распространяется в никуда, возвращается в никуда; просто ежемгновенное бытие.

Ум приходит и уходит. Пузырьки проходят сквозь пространство. Ничто не
задерживается; ничто не останавливается даже на тысячную долю секунды. Пусть все
уйдет. Погрузитесь обратно в единую силу, в единый ум, в единое тело, в энергию
самого осознавания.

Переживайте все по мере того, как оно возникает и исчезает, простое и легкое,
приходящее ниоткуда и уходящее в никуда. Просто поток в обширном пространстве.
Совершенно полное; вполне простое. Обширное и неизмеримое, просто бытие.

Отделенности нет нигде, кроме ума.

Мы существуем везде сразу, совершенно такие, как есть, законченные.

Тело держит ум так же, как ум содержит тело. Глубокие чувства утраты и боли
запечатлены в тканях тела так же, как и в уме. Как в глубоком спокойствии ум
может освободить тело от своей хватки, так в глубокой успокоенности и сдаче тело
способно раскрыть глубочайшие тайны ума.

[Sopheeya1984]

Для того, чтобы культивировать это осознавание, чтобы привести внимание к уровню
ощущения и поддержать его в течение дня, отмечайте получаемые ощущения, сохраняя
некоторое осознавание положения тела. Просто знать, в какой позе мы находимся,
отмечать, когда мы переносим свой вес, чтобы встать, знать, когда мы стоим или
сидим, знать, где находятся наши руки, осознавать положение головы, осознавать
состояние глаз - открыты они или закрыты, - все это обладает весьма мощным
качеством пробуждения, которое приводит наше переживание прямо к реальности
настоящего момента. Это звучит так просто; но мы, по всей вероятности, не
сознаем реальности своего тела даже и десять раз за день.


Полезно посидеть и понаблюдать за тем, как ум ищет удовлетворения и старается избежать неприятного.
Поэтому мы сидим и наблюдаем свое беспокойство. Беспокойство становится
медитацией. На самом деле наблюдение беспокойства может оказаться захватывающе
интересной медитацией, потому что беспокойство и скука представляют собой
различные аспекты одного и того же возбуждения внутри ума, который вновь и вновь
хочет встать и что-нибудь сделать, чтобы осуществить свое желание. Но когда
беспокойство и скука не в состоянии принудить нас к действию, когда мы дали
возможность перемене занять место даже этих неудобств, тогда цепь связи слепого
желания со слепым действием начинает распадаться.

Когда твердо соблюдаешь ежедневность практики, то общая внимательность
становится заметной и в ходе всего дня.

когда вам кажется, что вы полностью затерялись и лишены надежды, просто отмечайте
состояние болезненного смятения с терпеньем и какой-то глубокой нежностью; это
все, что можно сделать. Когда мы просто сидим в данный момент, каков он есть,
когда ум не обладает ясностью, и мы не обладаем способностью проникнуть через
какое-нибудь глубокое препятствие, - такой способ действий может весьма
великодушно дать нам возможность раскрыться для самих себя. Тогда мы просто
практикуем сострадание и самоприятие, чтобы и далее очищать свой ум.

25. Цветок

Переживание - это просто само переживание. И если,
вглядываясь в этот цветок, мы видим в нем момент жадности или эгоизма, или
страха, мы видим здесь его в контексте этого совершенства, внутри этой ясности;
и это подобно еще одному лепестку цветка. Мы видим, что все это естественно.
Эгоизм не заставляет нас чувствовать себя отдельными. Мы видим, как естественно
мы эгоистичны; но в этом виденье нет самоосуждения. Мы видим все просто таким,
каково оно есть, - совершенным. Из-за этого нет необходимости быть отделенными.
Мы полны прощенья к себе, полны освобождения, полны понимания. Все это
существует, но это не мы. И тогда мы понимаем, что для рождения плода
цветок должен умереть.

Мы узнаем, что цветок существует всего лишь на более тонком уровне ума, что и
его совершенство также оказывается понятием о том, каковы веши; и оно может
стать тонким разделением, которое позволяет "кому-то" наблюдать совершенство
всего происходящего. Мы видим, что должны не мешать цветку быть таким, чтобы он
смог опасть и оставить нам плод.

Этот плод, созревший в существах, подобных Христу и Будде, не имеет семян; там
нет ничего, что должно вновь родиться, нет желаний, создающих карму, нет жажды
удовлетворения. Этот плод не погибает, а остается в качестве приношения всем
тем, кто приходит позже.

26. Руководство-инструкция по медитации на умирании

(Медленно, впитывая, прочесть для себя - или другу вслух)

Приведите свое осознавание в тело. Переведите внимание на уровень ощущения,
чувства в теле.
Почувствуйте тяжесть, плотность головы, когда она покоится на шее. Почувствуйте
силу шеи, ее толщину, ее вещественность. Плоскость и твердость плеч.
Почувствуйте вес руки у плеча. Почувствуйте сбитость торса и тела. Почувствуйте
толщину этого тела - сосуда.
Не гонитесь за ощущением. Просто получайте то, что возникает в этом теле, где мы
обитаем.
Почувствуйте его плотность; почувствуйте силу тяжести, когда ягодицы покоятся на
подушке, а колени касаются пола.

Почувствуйте возникающие ощущения то здесь, то там в этой форме. Множественные
покалывания и ощущения. Кажется, будто они воспринимаются чем-то более тонким -
телом опознавания, которое переживает ощущения плотного тела, которое
воспринимает эти уколы и вибрации. Это тело легче, чем тяжесть, чем весомость
сосуда. Это тело света.

Войдите в это тело опознавания, которое переживает звук, как слушанье, которое
переживает свет, как виденье, которое чувствует вкус, которое познает жизнь,
когда она пережита в этой весомой форме.

Почувствуйте... ощутите внутри этого весомого тела более легкое тело. Это легкое
тело, которое воспринимает ощущения, производимые в более весомой форме.

Каждое дыхание, входящее в весомое тело, переживается этим более легким телом в
виде ощущения. Каждое дыхание, входящее в весомое тело, поддерживает это легкое
тело, сохраняет равновесие, позволяющее оставаться этому телу осознавания.

Пусть это осознавание утвердится очень бдительно и очень осторожно на каждом
вдохе и на каждом выдохе. Почувствуйте соприкосновение весомого тела с легким.
Почувствуйте легкое тело в весомом, как в колыбели; они связаны с каждым
дыханием и поддержаны им.

Только осознавание и ощущение. Переживание жизни в теле, поддержанное дыханием.

Прочувствуйте каждое дыхание. Прочувствуйте это тонкое равновесие от мгновенья к
мгновенью, как ощущение, как само осознавание.

Делайте каждый вдох и каждый выдох, как если бы они были последними. Переживайте
каждый вдох, как если бы за ним никогда не следовал другой. Каждое дыхание -
последнее.

Каждое дыхание кончается без того, чтобы за ним следовало другое, разрывая связь
между легким телом и весомым телом. Последнее дыхание. Конец жизненного пути.

Как отвечает ум на то, что больше нет дыхания, на то, что больше нет жизни?
Какова мысль о том, что "больше нет вдоха, нет выдоха"?

Каждое дыхание - последнее. Освободитесь. Не удерживайте его.

Пусть каждое дыхание уйдет. Позвольте себе умереть.

Каждая мысль исчезает в пространстве. Время жизни окончено. Конечный момент.
Освободитесь. Позвольте себе умереть.

Освободитесь от страха. Освободитесь от страстного желания. Раскройтесь для
смерти. Вступите в смерть. Позвольте себе умереть. Умрите сию же секунду. Не
держитесь ни за что. Просто умрите.

Освободитесь от мыслей. Освободитесь даже от представлений о смерти и жизни.
Просто умрите. Освободитесь сразу же, целиком и полностью.

Идите далее сейчас же. Умирайте легко, погружайтесь в свет. Свободно парите.

С открытым сердцем освободитесь от всех вещей, удерживающих вас. Освободитесь от
своего имени. Освободитесь от своего тела. Освободитесь от своего ума. Свободно
парите. Позвольте себе умереть.

Не бойтесь. Держаться не за что. Легкое тело теперь свободно каждое мгновенье.
Идите далее сейчас же. Мягко вступите в свет. Освободитесь от плотного тела,
освободитесь от этого воплощения сейчас.

Свободно парите. Умрите, погрузившись в свет.

Идите в чистое, открытое сиянье своей изначальной природы. Только пространство.
Пространство парит в пространстве. Умрите, погрузитесь в него. Освободитесь;
освободитесь полностью. Войдите в свет. Только свет, парящий в обширном
пространстве. Чистый ум. Открытое сердце. Освободитесь.

Освободитесь от своего знания. Освободитесь от своего незнания. Все, что
приходит на ум, старо. Любая возникающая мысль - всего лишь старая мысль. Теперь
парите свободными от всего этого. Позвольте себе умереть. Только чистое
осознавание. Сам свет, переживающий себя в самом себе. Пространство внутри
пространства. Свет внутри света.

Полностью ушли. Ушли по ту сторону. Ничего внутри. Ничего вне. Только
"бытность". Только пространство. Чистое осознавание. Чистое переживание.
Свободны от тела. Свободны от ума. Умрите в открытом, безграничном пространстве
присущей вам чистоты. Раскройтесь в нее. Дайте себе умереть, погрузитесь в
чистый свет.

Обширное пространство. Нет границы. Дайте себе просто быть. Открытое и
бесконечное. Свет. Само пространство.

Теперь следите за каждым дыханием, как если бы оно приближалось издалека. Как
если бы оно приближалось, проходя через обширное пространство.

Каждое дыхание - первое. Каждый вдох - это первое дыхание жизни. Каждое
мгновенье - полностью новое. Рождение.

Сознание вновь переживает тело. Пространство в пространстве.

Чистое осознавание вновь вселяется в чистую форму. Снова рожден.

Осознавание идет вперед от мгновенья к мгновенью; оно идет так же, как всегда.
Переживание того, что есть. Дыхание жизни опять внутри тела.

Эта легкость еще раз нежно животворит весомую форму, принимает рождение, чтобы
исполнить свою карму, чтобы научиться тому, чему следует научиться, быть с
вещами, каковы они есть.

Нет смерти. Нет рождения. Нет жизни. Только "бытность". В теле, вне тела. Только
"бытность". Только простота. Только форма. Только бесформенное. Переживание,
одно в каждое мгновенье данного времени.

Нет жизни. Нет смерти. Только теперь. Только это.

Вхождение в каждое мгновенье. Вхождение полностью пробужденными. Каждое
мгновенье столь драгоценно. Все есть.

[Sopheeya1984]

27. Смерть тела, смерть ума

Когда мы наблюдаем ум с ежемгновенным осознаванием, мы видим, как одно состояние ума возникает со своими собственными склонностями, так сказать, с собственной личностью с собственным настроением, со своими ассоциациями мыслей; и мы видим, как оно исчезает. И в следующую тысячную долю секунды мы видим, как возникает совершенно новый ум. Мы видим, как внутри нашего сознания возникают и исчезают множественные воплощения ума. Мы видим рождение и смерть. Мы не оплакиваем исчезновения какого-нибудь состояния ума, потому что это было нашим одним переживанием, за которым немедленно возникает другое. На самом деле мы даже редко видим эти возникновение и исчезновение. Обычно мы переживаем их как
непрерывность, как единый ум; мы не видим, что здесь налицо непрерывные рождение
и смерть, новое рождение и новая смерть. А на самом деле то, что соединяет одно
мгновенье ума со следующим мгновеньем ума, не отличается от того, что связывает
время одной жизни со временем следующей. Это одно и то же. Неосознанные
склонности возникают, чтобы сформировать одно состояние ума; затем они исчезают
при изменении условий - и снова возникают в новом уме. Точно так же как это
бывает, когда мы умираем, и то, что было силой в уме, - его цели, стремления,
желания, - все это продолжает существовать, чтобы еще раз заново возникнуть в
новом теле.

Когда мы наблюдаем возникновение и исчезновение сотен новых воплощений в течение
часа, мы переживаем рождение и смерть на очень глубоком уровне. Узнавание этого
ежемгновенного рождения и смерти ума позволяет нам проникнуть сквозь иллюзию
плотности, которая придает силу страху смерти, то есть боязни растворения после
угасания физического тела. Ясное виденье продолжающегося процесса, в котором
один ум ведет к другому, приносит глубокое постижение, что осознавание продлится
после того, как сознательное начало более не найдет в теле гостеприимного
пристанища. Это глубокое понимание позволит нам после смерти узнать, что мы
умерли, понять, как продолжает существовать сознание, хотя тело лежит где-то
поблизости. Чем скорее мы узнаем, что мы умерли, тем лучше сумеем выбрать
направление внутри кармических возможностей, открывающихся в посмертных
состояниях.

Виденье этого ежемгновенного рождения и смерти ума позволяет нам видеть далее
смерти этого преходящего тела. Видя относительную природу жизни, видя более
широкий контекст, в котором на самом деле существует то, что мы принимали за
себя, мы начинаем переживать смерть "я", уменьшение способности последующей силы
желать и отождествляться с предыдущей мыслью, как с некоторой прочной, отдельной
сущностью, как с "я". Не называя слух "моим" слухом, вкус - "моим" вкусом,
думание - "моим" думанием, а просто признавая думание, слух, вкус,
прикосновение, по мере того, как каждое такое состояние ума само по себе
возникает и исчезает, как продукт предыдущих условий, мы начинаем переживать
смерть понятия о самих себе, как о ком-то отдельном от потока. Как выразился
один дзэнский наставник: "Если вы пришли сюда не для того, чтобы умереть, вам
лучше уйти домой - вы не готовы для практики".

Когда начинается смерть "я", мы глубоко чувствуем, что это отдельное "я",
проявляющееся как личность, представляет собой наше отстояние друг от друга,
нашу отделенность от реальности вещей, каковы они есть, нашу отделенность от
бытия, общего всем нам. Эта великая смерть разделения и страха становится весьма
могучей силой в нашей жизни, когда мы вступаем в чистое бытие, в процесс, иногда
бывающий болезненным, где раскрывается тот факт, что мы не то, кем считали себя,
что мы в действительности всегда в значительной мере были тем, кем никогда не
хотели быть. Когда начинают распадаться границы того, кем мы себя считали, мы
позволяем себе умереть, как отдельности, и переживаем единство со всем
существованием.

Воображаемое "я" начинает умирать, когда мы более не придаем ему силы, не питаем
его жаждой переживаний, словно они его собственные; оно начинает умирать, когда
мы видим эти переживания просто как переживания в обширном уме. Ум виден, как
пространство, где происходят все эти явления. Таковы условия ума, его
обусловленность. Ум представляет собой безбрежный простор, чистый по своей
глубинной природе, содержащий в себе все. Все эти умы, которые мы переживаем как
самих себя, возникающие и исчезающие, все эти личности, которые мы представляем
собою, оказываются содержанием гораздо более обширной ясности, не связанной, не
смешанной, не отождествленной ни с чем из этого танца. Мы получаем гораздо более
широкую картину, гораздо более глубокое признание того, кто мы в
действительности такие, и более глубокое понимание того, во что мы переходим,
умирая и покидая тело.

Благодаря наблюдению того факта, что содержание ума изменяется от одного явления
к другому, благодаря тому, что мы прямо видим эту перемену по мере того, как она
протекает, мы начинаем видеть весь процесс. И когда мы видим процесс, мы видим и
координаты, в которых он происходит. Мы переживаем тот факт, что считавшееся
нами прежде реальным, на деле не является таковым. Оно не обязательно нереально,
оно всего лишь нереально в той мере, в какой мы воображаем его реальным. И наше
восприятие смерти заметно меняется.

Смерть "я" может быть полной страха перед освобождением, перед шагом в пустоту,
страхом перед мыслями о том, как ничто не остановит наше падение, непризнанием
пустоты нашей истинной природы. Пустота - это необъяснимый простор, в котором мы
возникаем; это - сама истина; и вся идея о том, что "кто-то" шагает в пустоту,
представляет собой просто еще один пузырь, проходящий мимо. И нам более нет
необходимости определять, кто мы такие, поскольку то, чем мы становимся каждое
мгновенье, гораздо больше того, что мы когда-либо воображали. Нет необходимости
ограничивать каким бы то ни было определением то, чем мы действительно являемся.
Мы - все это. И только содержание этого необъятного простора ума, будучи
определено, как отдельное "я", ограничивает то, что мы такое.

Смерть тела сопровождается гораздо меньшими мучениями, нежели смерть "я". Смерть "я" - это обрыв всего, что мы понастроили и считали прочным, дабы совладать с глубинной природой постоянно меняющегося процесса. Мы построили воображаемое
"я", которое непрерывно подвергает фильтрации содержание ума и выбирает такое
состояние его, которое заслуживает существования. Когда все это отпадает, налицо
тошнота, головокружение; ибо это означает смерть всего, что мы узнали о себе;
все мысли и проекции, которые так восхищали нас в прошлом или создавали кого-то
для будущего, - все они видны, как просто более естественные явления потока
жизни, возникающие и исчезающие в необъятном просторе.

Когда все, чем мы воображаем себя, видно в своей - в сущности пустой,
непостоянной - природе, мы глубоко чувствуем поверхностность отдельного "я".
Когда однажды мы прозреваем сквозь эту сновидную отдельность, мы узнаем, что в
реальности нет никого, кто должен умереть, что это только иллюзия отдельности,
которая снова и снова принимает рождения. Тогда может возникнуть все, что
угодно. Возникает одиночество, возникает ненадежность, возникает страх,
возникает голод, возникает даже страстное желание, которое ведет нас от одного
воплощения к другому, которое создает один ум за другим, - и все это видно, как
просто приход и уход. Как сказано в "Алмазной сутре", это - "вспышка молнии в
летнем облаке, мерцающий светильник, призрак, сновидение".

Тогда можно относиться к физической смерти с уважением, можно почитать ее, как
чудесную возможность в процессе перехода из одного тела в другое, возможность
для осознавания, которое признает относительность всего, что мы воображаем
реальным, возможность гигантского прорыва. Потому что, уходя из тела, мы видим,
что тело, которое мы принимали за себя, ум, который мы принимали за себя, чуть-
чуть отличаются от того, что мы когда-либо воображали, а сама жизнь уже сильно
отличается от той, какую мы когда-либо могли себе представить; и здесь
появляется чудесная возможность освобождения. Это - великий дар, который, если
им воспользоваться разумно и мудро, может нам позволить разрушить многие из
наших желаний, многие из наших страхов, значительную часть нашей отдельности, -
так чтобы не осталось ничего личного, чтобы все оставшееся оказалось светом,
вступающим в свет.

Я думаю, именно это хотел сказать Уолт Уитмен, когда писал в "Песне о себе":

"Все идет вперед и вовне, и ничто не погибнет;
И умереть - это не то, что думает каждый, но лучше".

(Ср. перевод К.Чуковского:

"Все идет вперед и вперед, ничто не погибает,
Умереть - это вовсе не то, что ты думал, но лучше").

Если мы прислушиваемся к сердцу и наблюдаем за своими действиями, мы учимся у
самих себя. Мы узнаем, где нам нужно произвести работу. Нам нет необходимости
налагать на себя всякие "надо" и "нельзя". Мы открываем для себя, что истина не
имеет единственной формы, что истина находится только в данном мгновенье и ее
всегда можно открыть именно здесь. Нет реальности, которую нужно создавать, есть
только та реальность, на которую надо настроиться.

. Как выразился один учитель дзэн: "Ваша практика пригодна для покоя; а пригодна ли она для беспокойства?" А еще другой учитель спросил: "Сможете ли вы сохранить в аду свое сердце открытым?"

30. Круг

Каждое мгновенье - это совершенный круг. Когда мы проникаем в тотальность
мгновенья, мы видим, что ни одна точка на этом круге не обладает большим правом
смотреть свысока на остальную часть круга, чем любая другая точка. Мы видим, что
каждый момент является совершенным итогом всего, что произошло раньше, а также
совершенным предшественником всего, что последует.

Наше сиденье становится похожим на вхождение в совершенный круг, где есть место
для всего. Мы никогда не затеряемся, потому что нам некуда уходить. Мы постоянно
приходим домой, в настоящий момент.

Сдача, смирение - это совершенное соучастие в круге. Освобожденность позволяет
нам плыть, стать целым кругом. Держаться за какую-нибудь точку круга - значит
потерять свою первоначальную природу, потому что там нет такого места, откуда мы
начинаем, и такого места, где мы заканчиваем.

[Sopheeya1984]

МОЯ ДУША СЛАБЕЙ ЛИСТКА
I
Моя душа слабей листка,
Случайно сорванного ветром.
Она, как этот лист, легка,
Как легкий проблеск незаметна.
Моя душа тонка, как нить,
Нет, тоньше-и сравнить-то не с чем.
Она другой не может быть-
В ней Божий нерв, сквозя, трепещет.
Моя душа обнажена-
Ей нет покрова, нет защиты.
Ведь каждый миг жива она
И значит, каждый миг-открыта.
И значит-нет её бедней.
Она-бездомный среди ночи,
И каждый может сделать с ней
Без наказанья, что захочет.
Вот почему всегда молчат
Леса. Глаза озер застыли.
Вот почему наш Бог распят,
И все-таки-наш Бог всесилен.
II
Да, Он для всей беды открыт.
Но этих красок переливы,
Но эту жизнь лишь Он творит,
Непостижимо молчаливый.
Молчание-на боль в ответ,
На всю враждебность мирозданья.
Но созидает этот свет
Лишь только Божие молчанье.
И нет сильнее ничего
Безмолвья Твоего, Создатель.
Чтоб только не прервать его,
Ты согласился на распятье.
Чтоб не нарушить свой закон,
Бог замолчал пред силой вражьей,
Но созидает только Он,
А разрушать способен каждый.
***
Он был велик своим смиреньем,
А вовсе не избытком сил,
Тем, что вставая на колени,
Он волю высшую творил.
Вот тем, что принимал покорно
Из глубины глубин приказ.
Вот так, как пик высокогорный
Приемлет луч в закатный час.
***
В лесу светящемся осеннем,
В глухом запутанном краю
Всю чашу полную смиренья
Душой притихнувшею пью.
Придет такая ясность взгляда
И опрозрачненность глубин...
А действовать совсем не надо-
Здесь действует лишь Бог один.
***
Здесь слышно далеко-на сто верст вокруг.
Все-настежь. Без края дорога.
Донесся какой-то неведомы звук
Со звезд, а быть может, от Бога.
И больше не надо уменья и сил.
Что значит победа? Отвага?
Ты, боже, Собою меня заглушил.
Спасибо за высшее благо!
***
Надо долго ничего не делать.
Чтобы довелось увидеть мне,
Что вершится там, в березе белой
Или в этой золотой сосне.
Как дышать мне надо осторожно,
Чтобы за Творцом пойти вослед...
Нет двух дел. Есть только Дело Божье.
Ты его участник или нет.
***
Как хорошо, что существуем
Не только мы, а с нами рядом
Те, кто не вспомнят Бога всуе,
Весь век живя под Божьим взглядом.
В зеленом хвойном океане
И в лиственной смиренной чаще
Весь долгий век живут в молчаньи
И молятся о нас, шумящих...
***
I
Вот и все. Затеряна в просторе
Точка на огромном полотне.
Я мала, но, Господи, все море
Ты безмолвно прирастил ко мне.
И теперь что хочешь с сердца требуй,
Я отвечу целостностью всей.
Я мала, но, Господи, все небо
Нераздельно с малостью моей.
II
Как будто жизнь окончилась земная,
На океанском берегу стою,
В Твою неизмеримость окуная
Всю малость бесконечную свою.
Растущий гул великого прибоя,
Меня убивший и родивший вал...
Ты в этот миг промыл меня Собою,
Со всей своей огромностью смешал.
***
Я и Творец и тварь. Ударить
Меня так просто. Хочешь-бей.
Огонь Творца и слабость твари...
Но мы одно в любви своей.

***
I
Нет, мы не знаем, мы не помним
Где наша жизнь берет начало,
В каком безмолвии огромном
Душа всю память исчерпала.
Нет, я не помню, я не знаю,
Что за пределом мирозданья.
Но если б только мысль земная
Замолкла пред своим незнаньем
Все небо звездное, ночное
Тогда б приникло к изголовью,-
Рождая знание иное,
Которое зовут любовью
II
Я лишь любовью знаю Бога,
Одной любовью, но такою
Неисчерпаемо глубокой,
Что сквозь все бури-до покоя,
Сквозь пламя адское-до рая,
До неба Божьего достала,
Всей глубиной припоминая
Свое домирное начало.
***
Замри. Не двигайся. Любовь
Идет сквозь нас. Не прекословь
Ее волне. Останови
Дыханье, вверившись Любви.
Неспешный шаг Ее так тих!
Сейчас Она сольет двоих
В одно. Раздвинется стена
И-нету нас. Одна Она,
Пронзившая навылет грудь.
Какое счастье-потонуть
В той глубине, откуда жизнь
Берет исток!
Остановись...
***
Г.П.
Время остановилось в нашей любви,
Время остановилось вот здесь, меж нами.
Господи, Боже, останови
Мир со всеми его часами!
Бездна живая встает поперек
Всего, что на время, всего, что на срок,
Здесь только то, что пройти не может.
Ты в нас вошел, мой Боже.
***
Г.П.
Ангел мой, мой тихий, мой прозрачный,
Ангел мой, забывший о себе,
Что до всех удач и неудач мне,
Что мне взлет и что провал в судьбе?
Жизнь не раз была на ад похожа,
Только две руки свои раскрыл
Мне навстречу ты, мой Ангел Божий-
Хрупкий вестник неизбывных сил.
***
Чем тише звук, тем уже, уже
И тем вернее в сердце вход.
И вот внезапно обнаружен
Предел, в котором Бог живет.
Здесь отзвучало, отшумело
Все, что бурлить могло в крови.
Предел? Да нет-предел предела,
Неисчерпаемость любви.
***
И все-таки любовь. И все-таки люблю.
Благословенна будь Господня красота.
А дальше-есть, что есть. Жизнь сводится к нулю,
И мне в который раз не избежать креста...
В который раз кричу и задыхаюсь вновь,
И чаша мук моих давно полным полна,
И иссякает жизнь. И есть одна Любовь.
Но тайна в том, что жизнь любовью создана.
Все корни там, в любви. И нет других отчизн.
И если я умру, то возрожусь опять.
Как просто вам отнять земную эту жизнь!
Но вы мою любовь попробуйте отнять...
***
I
Бог есть любовь. И верить надо
Одной любви. Да, муки ада,
Да, боль на боль и кровь на кровь,
Но если есть в тебе любовь,
То ты не жди другого Бога.
И как бы страшно, как бы много
Ни приходилось перенесть,-
Бог есть.
II
Чтоб ощутить дыханье Спаса,
Чудес на помощь не зови.
Какие в нас лежат запасы
Неисчерпаемой любви!
Какие в грудь зарыты клады!
Какой алмаз горит во мне...
И ведь одно лишь только надо-
Прикосновенье к глубине.
И потечет любовь рекою
Сквозь вечной тяжести пласты...
О, сколько ясного покоя!
О, сколько тихой доброты...
И все обиды, вся тревога-
Враз смыты. Не клокочет кровь,
Мы Божьи дети, дети Бога
С единым именем-Любовь.
***
Источник творчества-в Любви.
Есть пик переполненья сердца,
Когда смолкает шум в крови
И из груди у Миродержца
Рождается небесный свод
И мирозданье восстает.
И льются световые волны
Лишь оттого, что переполнен
Тот, кто творит нас вновь и вновь.
Так что есть Бог?
-Любовь! Любовь!
***
I
Мы два глубоких старика.
В моей руке-твоя рука.
Мои глаза-в глазах твоих.
И так невозмутимо тих,
Так нескончаемо глубок
Безостановочный поток
Той нежности, что больше нас,
Но льется в мир из наших глаз..
Той нежности, что так полна,
Что все пройдет, но не она.
II
Мой сокровенный, тайный мой,
Какою бездною немой,
Каким безбрежьем тишины
С тобой мы соединены!
Я, в душу погрузясь твою,
До дальних далей достаю.
С минуты первой до сих пор
Из глаз в глаза течет простор.
Весь бесконечный небосвод
Из глаз моих в твои течет,
И нету ничего священней
Легчайшего прикосновенья.
Оно-как тихое моленье
И тайное богослуженье.
Глаза в глаза, ладонь в ладонь
И-разгорается огонь,
Который все солнца зажег,
Который высекает Бог.
***
I
Как хорошо, что всемогущий
Не я, не ты, а только Бог.
Вот Тот-в средине смерти сущий,
Вот Тот, кто в темноте зажег
Солнца. Над роком, над судьбою
Над всем, что мучит нас с тобою,
Сквозь наши бури, наши крики-
Безмолвье вечного Владыки.
Безмолвье, как девятый вал
Голосовой. Он нам сказал
Одно. Единым словом спас:
Я-в вас.
II
Да, Тот, Кто небеса раскинул,
Да, Тот, Кто море развернул,
Живет у нас с тобой в глубинах...
Как мы дрожим, услышав гул
Из глубины! "Постой, не надо!"
Но Ты ворвался водопадом,
Но Ты сметаешь наши стены,
Но Ты велишь нам стать Вселенной,
Подобьем сделаться Твоим...
О, Боже, Ты неумолим!
***
Agnus Dei-агнец Божий,
Бог, идущий на закланье!
Ты истечь всем светом можешь,
Нет Тебя-одно сиянье.
В основаньи мира чудо.
Блеск священного пролога.
Тьма расколота.-Повсюду
Самоизлученье Бога.
Есть одна первопричина
Наших слез и благодати:
Не из камня, не из глины-
Из Себя творит Создатель.
Нет иного матерьяла
Для созданья этой шири.-
Чтобы мир возник, не стало
Бога видимого в мире.
Как у гор и глади водной,
У Него-ни глаз, ни слуха.
Он нам плоть земную отдал
И остался только Духом.
Человек и зверь и птица
Своего Творца сильнее,
Жаждущего воплотиться,-
Он ведь плоти не имеет.
Он -лишь только Дух.
И все же, Сил лишенный, Он всесилен.
Agnus Dei -агнец БОЖИЙ,
Как ты жаждешь, чтоб вручили
Мы Тебе всю волю нашу,
Мысль любую, вздох наш каждый.
Пусть же сердце станет чашей,
Утолившей Божью жажду.
Все отдавший, всем открытый,
Бесприютный, самый нищий,
Как ты ждешь моей защиты!
Как мне стать твоим жилищем?
Жар любви и пламень веры-
Вот глубинный след распятья.
Agnus Dei, Miserere!
Напои нас благодатью!
*Агнец Божий, смилуйся!

***
А Он стоит у нашей двери.
Он всем открыт. Он так продрог!
Он в темноте ночной затерян-
Неузнанный, бездомный Бог.
Да, тот всесильный, тот великий,
Кем вся земля сотворена...
Меня пронзают Божьи крики
И Божья боль лишает сна.
Ты всемогущии, Ты все можешь,
Но-с нами вместе, не без нас...
Я отворяю, Боже, Боже-
Всю душу отворю сейчас!
О, эти дни душевной лени,
Взгляд, устремленный на мечту..
Прости меня за промедленье!
Прости меня за глухоту!..
***
Давайте помолимся вместе!
Давайте посмотрим туда,
Откуда безмолвные вести
Нам шлет постоянно звезда.
Какая-то адская небыль
Все наши гремучие дни!
У всех у нас-общее небо,
У всех нас деревья-одни.
Но мы поклоняемся силе,
Нам нужно ее торжество...
А Бог... Мы Его оглушили,
А, может, заспали Его.
Ну да, задавили собою,
Всей тяжестью туши земной,
Всем грохотом смертного боя,
Всей злобы растущей стеной.
Не надо, не надо, не надо
Надрывов, угроз и обид! - Д
еревья качаются рядом
И небо над нами молчит.
И ждет... Так поднимем же лица -
Прервались земные пути-
О, если бы вдруг пробудиться
И Бога от муки спасти!
Как наша вражда ни упряма-
Важней самых важных забот,
Что Он еле дышит-Тот самый
Кто жизнь нам доселе дает.
***
I
Не знали никогда иль навсегда забыли,
Что значит вес земли, ее священный груз.
Нам говорят, что Бог бесстрастен и всесилен,
А на земле распят лишь человек Исус.
Или не человек, а вовсе не похожий
Ни на кого из нас, спустившийся с небес,
Рожденный девою, прямой потомок Божий,
Единственный из всех, кто во плоти воскрес.
Как много в мире слов, как рассуждений много
И как тонка одна связующая нить!
И если человек был переполнен Богом,
То их и на кресте самом не разделить.
II
Я верую не в факт. Я верю не в явленье.
Что б ни сходило к нам с разверзшихся небес,-
Я верю, что Исус есть жизнь и воскресенье,-
В то, что до смерти Он в жизнь вечную воскрес.
Пусть горы всех чудес превысят пик Эльбруса,-
Лишь только в естестве сквозит сверхъестество.
Я верую лишь в то, что в сердце у Исуса-
Один лишь только Бог и больше ничего.
***
С Богом разговаривают тихо, К
ак деревья, облака и реки.
С Богом разговаривают тихо,
Когда страсти больше не горят.
С Богом так же тихо говорят,
Как между собою ветки сосен
И ольха, склонившаяся в пруд.
И у Бога ничего не просят-
Богу только сердце отдают.

[Sopheeya1984]

***
За лесом прокричал петух-
Проснитесь, люди!
Неужто вешний, Божий Дух
Вас не разбудит
От затянувшегося сна,
Хмельного бреда?..
Вам снится, что идет война-
Сосед-соседа
И сын-отца и брата-брат...
О, Боже правый!-
Белейший яблоневый сад
И-сон кровавый!
А петел крикнул третий раз-
Крик длится вечность...
Ведь кто-то снова, вот сейчас
Успел отречься
От самого себя. Но-миг,
И сон разрушен.
Протяжный петушиный крик
Разбудит душу.
Проснись же и заплачь, как он-
Еще не поздно-
Вот тот, кто был Христом прощен
За дар свой слезный.
***
Бетховену (последний сонат)
Ты плачешь обо мне... Благодарю тебя.
Плач льется со звезды из бесконечной дали.
Ты даришь сердце мне, не видя, но любя.
Благодарю за дар светящейся печали...
Не зная обо мне, ты внял моей мольбе,
Не ведая меня, ты сердцем сердце слушал.
Благодарю за то, что боль моя-в тебе.
Благодарю за то, что слились наши души.
Ты тронул, ты задел ту самую струну,
Что так трепещет вдруг в час муки, в час потери.
Благодарю тебя за эту глубину-
За тайный дом души, раскрывшей настежь двери.
***
Лунная соната
Душа промыта светом лунным,
Душа Луной опоена.
Чуть прикасаясь к тайным струнам,
С душою говорит Луна.
Склонилась с неба к изголовью
И увела в такую даль!
Печаль моя слилась с любовью
И в глубь любви вошла печаль.
Как бесконечно сердце любит!
Боль настигает вновь и вновь.
Но, Боже мой, какие глуби
Открыла мне моя любовь!
Я унимать слезы не буду.
Течет слеза, дрожит Луна.
Моя душа жива, покуда
В ней высветлена глубина
***
Печаль и свет. Печаль и это
Мерцание. Прокол огня.
О, тайная работа света,
Насквозь пронзившего меня!
Не в силах вынести... Довольно!
И все-таки не оставляй...
О, Господи, зачем так больно?
Затем, что льется через край
Любовь. Игла идет к Истоку
Любви, и Ей предела нет...
Здесь так глубоко! Так глубоко!
Восторг и боль, печаль и свет...
***
Душа, затерянная где-то,
Зерно Господне, жизни семя...
Чуть видимая точка света
В огромной обступившей теми.
Мерцающая одиноко
Немая звездочка сознанья-
Самосветящееся око
В ночной пустыне мирозданья.
***
Такая немощь! Где-то за порогом
Чуть плещет ветер. Ветки шелестят...
Смиренье-это единенье с Богом.
Смиренье-это бесконечный лад.
Осенний дождик, скуповатый, редкий,
Но как под ним деревья хороши!
Сплетенье желтой, бурой, красной ветки
Согласие пространства и души...
Ну вот и все. И ничего не требуй.
Не нарушай святую тишину.
Земля прильнула к стынущему небу,
Душа моя-к осеннему окну.
***
Моя Душа... Что в мире есть родней?
Но кто мне скажет, кто Она такая?
Она меня так часто окликает
И тихо просит возвратиться к ней.
То вдруг запахнет свежестью весенней,
То в ветках вздрогнет золотым пятном...
Когда, когда был миг разминовенья?
Когда мы с нею стали не одно?
Когда распался мир на близь и дали?
Когда стряслась домирная беда?
Когда мы стали... неужели стали?
Жить порознь ?.. Но что есть жизнь тогда?
***
А где-то есть на самом деле
Тот опустевший райский сад-
Качают головами ели,
Березы тихо шелестят...
И листья золотого цвета
И плеск прозрачного ручья...
Но это все совсем не где-то,
А здесь. Но только где же я?
***
Дорога через ад... О, эти муки ада!..
Мне только бы одну молитву произнесть:
"Пусть будет то, что есть,
Лишь то, что Богу надо,
Что надобно Тому, который вечно есть".
И станет тихо так, как будто утром ранним
В нетронутом лесу, где ты случайный гость.
И на мольбу в ответ, как Божий глаз, проглянет
В густом березняке рябиновая гроздь.
***
I
В тупик уперлись все дороги,
Надежды все горят огнем.
Где силы взять? Лишь только в Боге.
Да, больше негде-только в Нем.
Но где Он? В чем Он?-Сердце знает.
Оно сумело так взглянуть,
Что расступилась твердь земная
И обнажилась наша Суть.
Нет ни надежды, ни подмоги,
И наших бед, как звезд,-не счесть.
- Где силы взять?
-Лишь только в Боге. -Да есть ли Он?
ОН ТОТ, КТО ЕСТЬ.
II
Лишь только Он и существует.
Он-Сущий.-Сущность бытия.
О, Боже, в суету какую
От Сути укрывалась я!
Но больше укрываться нечем,
Отсрочки больше не спасут.
Здесь место свято,-место встречи
С своею Сутью-Страшный суд.

III
О, бесконечная минута!
Расплылся образ. Замер звук.
Кому-то страшно, а кому-то-
Спасение от страшных мук.
Исчезли призраки и тени.
Мы, наконец, пробуждены.
И наступило погруженье
На дно Вселенской тишины.
Нет больше ничего, что тленно.
Есть Сущий, суетности нет.
Так вот он где-исток вселенной-
Та точка, где родится Свет.

***
Душа притихшая моя
В лесу пустынном служит мессу.
Ведь я в лесу-не только я,
Я-это все пространство леса,
Я-это в полной тишине
Пронзивший душу голос птичий.
Нет, не во мне мое
величье. Мое бессмертье-не во мне.
***
И вот потерян счет минут,
Все-навсегда и неизменно.
И птицы певчие живут
Не в этом месте-во Вселенной.
И все-таки они смогли
Свить здесь гнездо. Так вот в чем дело:
Быть заодно с Вселенной целой,
Не отрываясь от земли.
***
А птица с Богом говорит
И с сердцем, где сам Бог гнездится.
Да, Бог в глубоком сердце скрыт.
И сердце отвечает птице
Тем, что выскакивает вдруг
Вон из груди на каждый звук.
***
А за окошком-золотая осень,
Сияние господнего огня.
Вот Тот, кого о милостыне просим,
Свою любовь обрушил на меня.
Да, прямо в растворившуюся душу,
Лишенную уже последних сил,
Свою любовь бездонную обрушил
И ничего взамен не попросил.
***
Так вот в чем смысл лесного шума
И весть далекого прибоя:
Не думай, ни о чем не думай-
Есть кто-то Высший над тобою.
И надо только быть с Ним вместе,
В Его немерянность вплывая.
И не бывает лучшей вести
И больших смыслов не бывает.
***
Мне бы только выйти на просторы,
Вот на тот немой кремнистый путь,
Над собой почуять звездный шорох,
За свои пределы заглянуть.
" Выхожу один я на дорогу!" -
Только это в жизни надо мне.-
Ощутить вокруг Дыханье Бога
И остаться с Ним наедине.
Ноша неподъемная земная
По плечу ли мне, не по плечу-
Ничего я, Господи, не знаю
И от боли в страшный час кричу.
Эта боль и счастье одиночеств...
Тот, кто был до ужаса один,
На кресте воскликнул: Отче, Отче,
Что бы ни было, а я-Твой сын.
***
Светоносных глубин горенье
И покой, как сам Бог, могучий.
Лес сияющий, лес осенний,
Обступивших пространств безэвучье.
Тот, кто обнял нас, незаметен-
Лишь деревья предстали взгляду.
Есть лишь только Любовь на свете.
А чего еще сердцу надо?
Вот и замерли мы в молчанье,
Точно лес и простор небесный.
Нету нас-есть одно вниманье.
Нет покрова-одна лишь бездна.
Мало ль дней протекло, иль много,-
Сил творящих несметна залежь.
Я люблю не тебя, а Бога.
Только все-таки-сквозь тебя лишь.
***
Плодотворное время есть время,
Проходящее через сердце.
Плодотворное время есть время,
Когда сердце оплодотворил
Каждый луч, проходящий сквозь зелень,
Каждый взгляд, проходящий сквозь тяжесть,
Каждый звук, проходящий сквозь стену,
Отделившую сердце от сердца
***
Молитва-дело трудное
И день и ночь в борьбе.
Она-ежеминутное
Стремление к Тебе.
Молитва-рядом с жертвою,
Не видный людям бой.
Она -сквозь муки смертные
Сращение с Тобой.
До точки, где сиянием
Все сердце пронзено,-
До полного слияния,
До "Ты и я-одно".

[Sopheeya1984]

Конечно, это только выписки.
Полностью - тут
http://telo-sveta.narod.ru/Library/hristianstvo/hristnewman.htm




Джон Уайт
ПРОСВЕТЛЕНИЕ И ИУДЕОХРИСТИАНСКАЯ ТРАДИЦИЯ

слово метанойя имеет два корня. Мета означает "за пределами" или "возвышение над чем-либо", а нойя происходит от нус (nous), что означает "ум". Поэтому первоначальное значение слова "метанойя" было "идти к чему-то более высокому, чем ординарное состояние ума". В современных терминах оно означает превосхождение сосредоточенного на себе Эго и переориентация на Бога, на постижение в себе Бога.
метанойя означает радикальный трансформирующий опыт, преображение человеческой сущности, основанное на новом состоянии сознания – высшем сознании. Оно действительно означает раскаяние в неком наиболее фундаментальном смысле, наиболее фундаментальном аспекте нашего существования через "возвращение к первоистоку сознания". Это превращение имеет своей целью заново связать нашу сущность с божественным источником нашего существа – источником, осознание которого мы утратили. Это то, чему посвящены все религии. Re ligare: восстановить связь, или установить ее заново. Это истинное покаяние, когда мы обращаемся к "религии" в смысле становления осознающими нашу неизбежную связь с Богом.

Когда мы восстанавливаем связь с Богом, тогда очевидным становится и истинное понимание греха. Само слово "грех" (англ. – sin) буквально означает "неправильный знак". "Грех" – это неудача в попытке центрирования на Боге – "не попадание в цель". И религия в своем истинном смысле является инструментом пробуждения нас к эволюционному процессу роста по направлению к божественному, что является целью всего космического становления. Если мы и повинны в грехе, то это фундаментальная утрата знака божественного из-за неудачных попыток обрести божественное сознание и все, что из этого следует для наших мыслей и нашего поведения.

Таким образом, мир действительно пребывает в грехе, и нет другого средства против этого, кроме изменения своего сознания. Поистине, Бог не осуждает нас за наши грехи; скорее мы осуждаем самих себя нашими же грехами. И поэтому нет необходимости в каком-либо прощении от Бога: оно есть всегда, и это та безусловная любовь, которая приходит сразу же, как только мы в своем сердце обращаемся к Богу. прощение должно исходить от нас самих ко всему миру за все наши обиды, реальные или воображаемые, которые мы накопили в нашем сердце вместе со злобой, горечью и стремлением к мести. Это поворотный момент, наступающий, когда действительно начинается превосхождение Эго и слава Бога начинает раскрываться перед нами.

Стать осознавшим этот факт в своем непосредственном опыте – нелегкая задача, но это не заменяет собой роста к высшему сознанию: к познанию того, что все есть Бог и что есть только лишь Бог. Когда процесс метанойи завершается, его результатом является то состояние осознания, которым обладал сам Иисус, когда он говорил: "Я и Отец – одно".
Это то, чему Иисус учил и что он постоянно показывал, – Космическое Сознание, состояние Христа, тот покой, который превосходит наше понимание; непосредственное переживание божественного, пребывающего в нас и во всех вещах сейчас и всегда; создавшего нас, живущего в нас, побуждающего нас стремиться, навсегда оставаться в таких высоких состояниях бытия. "...Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит..." Это – человеческий потенциал, потенциал роста к божественному. Человеческий потенциал, и только лишь он, – это то, что может изменить условия бытия человека и спасти весь мир. И это не что иное, как всеприсутствующее божественное измерение всего существования, в котором мы живем, движемся и имеем наше бытие.

Институциональная Христианская Церковь говорит нам, что Иисус был единственным Сыном Бога и что он воплотился как человек с целью умереть на кресте для искупления наших грехов и таким образом спасти мир. Но это – печальная карикатура, бледное отражение действительной истории, превращающее Иисуса в героя волшебной сказки, а христианство – в выродившийся культ личности. Как отмечал Эмерсон еще столетие назад, институциональное христианство стало скорее религией об Иисусе, чем религией самого Иисуса. А религия самого Иисуса призывает каждое человеческое существо расти в своем осознании до того же состояния космического единства и целостности, которое продемонстрировал нам сам Иисус.

Иисус не "спасал" людей, а освобождал их от уз эго. Значение воплощения и воскрешения не только в том, что Иисус был человеком, как и мы все, но скорее в том, что все мы боги, подобно ему, или, по крайней мере, имеем потенциальную возможность быть ими. Христианская традиция, правильно понятая, ищет способ сделать всех нас Иисусами, едиными во Христе – за пределами всей той тьмы нашего ума, результатом которой является зло и страдание, столь широко распространенное в мире. Сам Иисус отмечал, что в словах "Не написано ли в законе вашем: Я сказал: вы боги?" (Иоан. 10.34), выражалась вся традиция иудаизма, которую он сполна воплощал в себе.

Иисус показал нам путь. все мы имеем Богом данное нам право войти в Царствие Божие и быть исцеленными там от нашего чувства разделенности и отчужденности, превзойти грех и страх смерти – все то, что коренится в эгоистическом самоощущении, – и стать целостными и святыми. Все мы имеем эту потенциальную возможность, данную не "моим" Отцом, а, как говорит молитва Господу, нашим Отцом. Иисус показал, что мы вечные небесные существа, чей дом – во Вселенной. Он показал, что Небеса – это уже существующая сейчас реальность, а не будущее вознаграждение. Он показал, что смерть тела не является разрушением нашего сознания и что сознание Христа, воплотившееся в человеке по имени Иисус, выходит за пределы фактов физики и биологии и действительно властвует над физикой и биологией в их обычном понимании. Он показал, что сознание Христа было, есть и всегда будет присутствовать среди нас, призывая нас к воссоединению, к миру без конца, так как это сознание является источником всего творения

Чтобы войти в Царствие Божие, мы должны умереть и родиться заново, должны стать подобными малым детям. Входя снова в состояние невинности, присущее младенцу, мы не регрессируем к инфантильному уровню, лишаясь наших зрелых способностей. Нет, мы прогрессируем с помощью превосхождения иллюзорного Эго и всех его ложных ценностей, отношений и привычек. Мы достигаем простодушного состояния ума без отбрасывания позитивных качеств, присущих взрослости. Становясь подобными малым детям, мы не преувеличиваем значения детского состояния, а скорее оптимизируем это состояние, так как мы становимся все-таки не детьми, а лишь подобными детям. Поверхностные и непостоянные ценности уходят, поскольку мы функционируем, служа запредельным целям, принося работу нашей жизни Богу в каждое мгновение, не ища самопрославления или утешающего далекого вознаграждения ни в этом мире, ни в ином мире. Мы обнаруживаем, что Небеса и Ад – это состояния сознания. Небеса – это единство с Богом,

Ад – отделенность от Бога, и расстояние между Небесами и Адом измеряется не в милях, а в степени отказа от Эго и самоцентрирования.
Иисус показал нам путь к Царствию Божьему, но он не имел возможности неким волшебным образом взять кого-либо туда – он действительно не мог сделать этого. Попадание туда зависит от наших собственных усилий и готовности пожертвовать собой – пожертвовать нашим ложным эгоистическим я. Время, когда мы сможем попасть туда, неизвестно. Милость Бога остается решающим фактором в нашем прохождении через уровни сознания, но, тем не менее, нам нужно предпринимать усилия, они должны предприниматься. каждое человеческое существо тоже раньше или позже почувствует призыв из космоса совершить восхождение к божественному. Ибо у нас существуют давние любовные отношения с божественным. И, как говорил Иисус, если вы просите хлеб, вы не получите камень. Стучите и вам откроется.

Нет другого пути войти в Царствие Божие, кроме восхождения в сознании к Отцу, к той безусловной любви ко всем творениям, которую продемонстрировал нам Иисус. Это то, чему посвящена христианская традиция и, в сущности, посвящена каждая подлинная религия: система учений (как теоретических, так и практических) о росте к высшему сознанию. Но каждый из нас нуждается в персональной ответственности за то, следовать ли Иисусу на его пути. Это ключ от Царствия Божьего. Превосхождение себя, своего Эго, требует честности, обязательности и духовной практики для культивирования в себе осознания. Результатом этой дисциплины является действительный персональный" опыт переживания того факта, что изменение сознания может вести к радикальной трансформации сознания, традиционно называемой просветлением.

"Возьмите иго мое на себя... Ибо иго мое благо, и бремя мое легко". Слово "иго" обычно понимается как "бремя", "тяжелая работа". Но более удачное понимание дает обращение к санскритскому его корню yug, обозначающее "запрягать в общую упряжку", "присоединяться". Это тот корень, от которого произошло слово "йога", система духовной практики, которая предназначена для ускорения индивидуального роста и развития, физического, ментального и духовного, пока йогин не достигает соединения с Божественным. Такое соединение с Богом и является целью учения Иисуса. Поэтому эзотерическое христианство понимает эти слова из Евангелия от Матфея как "практику, которую я предписываю вам, чтобы вы выросли до сознания Христа".

До тех пор, пока люди будут верить в существование непроходимой пропасти между ними и тем, что показал Иисус, и до тех пор, пока внимание будет фокусироваться на наивном, романтизированном образе исторической личности Иисуса как Царя Небесного – заботливого "Большого Папочки в Небе", – а не на том, что он показал, как можно создать мост через пропасть между Богом и человеком, христианство не сможет выполнить свою миссию. Христианство не сохранило в себе этого первоначального намерения его основателя. А "ведь созидание мостов" могло бы быть основным импульсом христианства. Интересно, что это недвусмысленно признается в Римско-католической Церкви, верховный авторитет которой, Папа Римский, полностью именуется Pontifex Maximus, что в переводе с латинского означает "высший созидатель мостов". (Хотя, конечно, хранители этой традиции не сохранили понимания того, что именно они хранят.)

вопреки невежеству религиозных организаций. Святой Дух, жизненная сила будут продолжать свое движение, созидая новые формы и оставляя позади старые и отжившие.
Если человеческая потенциальность, которую продемонстрировал нам Иисус, будет пониматься как находящаяся внутри нас, если способность роста к божественному уровню непосредственно переживается всеми последователями Христа как ключ к Царствию Божьему, то тогда христианство выполнит свою задачу по поощрению людей к эволюции, по их трансформированию, по их подъему к высшему состоянию. Поскольку мы не просто человеческое бытие. Мы также человеческое становление, стоящее между двух миров, двух эпох. И то удивительнейшее явление, которое мы собой представляем как "природа-ставшая-осознающей-саму-себя-как-Бога", означает, что каждый из нас имеет потенциальную возможность взять сознательный контроль над своей эволюцией и построить свой собственный мост, становясь членом Новой Эпохи, нового человечества.
Есть несколько стадий этой трансформации, которые могут быть представлены простой формулой: от ортонойи к метанойе через паранойю. Наш рост начинается из ортонойи – этого обычного, повседневного состояния эгоцентрированного ума – к метанойе, только лишь проходя через паранойю, состояние, в котором ум расстроен, находится в беспорядке и упорядочивается вновь с помощью духовной практики, пока в нем не возникнет ясное и чистое восприятие реальности. Конвенциональная западная психология считает паранойю патологическим распадом. Конечно, часто это бывает именно так, хотя с точки зрения такой перспективы это вовсе не обязательно. Скорее это не распад, а прорыв – еще не финальный прорыв, конечно, но необходимая стадия развития на пути осуществления Царствия Божьего .

"Стадии развития в восточном православном христианстве" выделяет следующие стадии: 1) образ (подобие); 2) метанойя (превращение); 3) апатейя (очищение или трансформация); 4) свет (озарение) и 5) теосис (соединение с Богом). Это более точное использование термина метанойя является весьма ценным проясняющим моментом.

Паранойя – это то непременное условие духовного роста, которое хорошо понимаемо мистическими и священными традициями. Те дисциплины, которые помогали облегчить переход через паранойю так, чтобы практикующий не оказался потерянным в лабиринте внутренних пространств и не пострадал там.

Нет понимания того, что дискомфорт и страдание, испытываемые при паранойе относятся в большей мере к разрушению иллюзий, разрушению Это. И мы страдаем в той мере, в какой мы привязаны к этой иллюзии.

В своей сущности послание христианства – это призыв быть универсальным, призыв стать космически сознательным. Это призыв поместить Бога в самый центр нашей сущности – не с помощью слепой веры, а с помощью озаряющего осознания. Это призыв "будьте как боги".

Да, Иисус мог говорить о том, что называется "Вторым Пришествием" в конце времен, в конце истории, в конце мира. Пробуждение от иллюзий Эго, от сна мирской жизни в реальность божественного сознания – это действительно конец мира. И это конец мира не как глобальное разрушение, но как выход за пределы пространства, времени и причинности. Хотя в действительности никакого Второго Пришествия вообще нет. Это подтверждается словами из Евангелия от Матфея, в которых говорится, что Христос никогда не покидал человечество: "Я с вами во все дни до скончания века". Таким образом, финальное явление Христа означает всемирное явление духовности, свободное от всех физических ограничений.


* * *
Мы можем определить духовность на разных уровнях реальности так:
На физическом уровне – это восприятие таинственности и чудесности творящего источника, предшествовавшего материи.
На биологическом уровне – это осознание присутствия божественного разума, лежащего за всеми изменениями жизни, за эволюцией всего творения ко все более великим стадиям целостности и совершенства.
На психологическом уровне – это открытие в себе предельного источника значимости и счастья.
На космологическом уровне – это бытие в единстве со Вселенной, в сонастроенности с бесконечным, в едином течении с дао.
На теологическом уровне – это видение Бога во всех вещах, событиях и обстоятельствах, пребывающего в них как бесконечный свет и безусловная любовь.

[Sopheeya1984]

Мейстер Экхарт. Духовные проповеди и рассуждения

[Sopheeya1984]

Если бы Бог не был во всех вещах, природа не действовала бы и не вожделела бы ни в какой вещи. Ибо, любо тебе это или нет, желаешь ли ты это знать или нет, природа в своем сокровеннейшем ищет и мыслит Бога. Никогда человек не жаждал бы пития, если бы в этом питии не было бы чего-нибудь от Бога. Природа не предполагала бы ни пития, ни еды, ни отдыха, ни удобства и ничего иного, если бы не было в этом Бога. И она все больше гонится и стремится найти в этом Бога.
Когда душа приходит в безымянную обитель, там отдыхает она; где все вещи - Бог в Боге, там покоится она. Обитель души, которая есть Бог, - безымянна.
Тот отвечал: "Меня! бросить в ад? Посмотрел бы я, как бы Он это сделал! Но даже и тогда, даже если б Он и бросил меня в ад, у меня нашлись бы две руки, которыми я бы ухватился за Него. Одна - это истинное смирение, и им я обвился бы вокруг Него; моя другая рука - любовь, и ею я обхватил бы Его". Потом он сказал еще: "Я хочу лучше быть в аду с Богом, чем в Царствии Небесном без Него".

ЦАРСТВО БОЖИЕ БЛИЗКО

"Знайте, что близко Царствие Божие!" - говорит Господь. Оно в нас! И святой Павел говорит так же: "Спасение наше ближе, нежели мы думаем".
Знайте же, как близко от нас Царствие Божие! Мы должны со всею точностью уяснить себе смысл этих слов! Если б я был царь, а сам того не знал, - то, будучи царем, я не был бы царем. Но если я твердо убежден, что царь, и все люди вместе со мной того же мнения, и я наверняка знаю, что так думают все люди, тогда - я царь и все сокровища царства - мои. Но если не хватает хоть одного из этих трех условий, тогда я не могу быть царем. Так же и наше блаженство зависит от того, что мы познаем и сознаем высшее благо - Самого Бога!

В моей душе есть сила, воспринимающая Бога. Ничто не близко мне так, как Бог. В этом я так же уверен, как и в том, что жив. Бог мне ближе, чем я сам себе. Мое существование зависит от того, что Бог тут, что Он близок!
Он присутствует в камне и в куске дерева, но они этого не знают. Если бы дерево знало о Боге и сознавало близость Его, как сознает это верховный Ангел, то и дерево обладало бы тем же блаженством, что и верховный Ангел! Потому человек и блаженнее куска дерева, что он познает Бога и знает, как близок ему Бог. И чем более сознает он это, тем блаженней, а чем менее сознает, тем менее блажен.

Не потому он блажен, что Бог в нем и так близок ему, не потому, что имеет он Бога, но только потому, что сознает Бога, сознает, как близок ему Бог, как люб ему и как присущ.
Кто знает и постигает, как близко к нему Царствие Божие, тот может сказать с Яковом: "В месте этом Бог, а я не знал этого!"
Бог равно близок нам во всех творениях. Мудрый человек говорит: "На все создания раскинул Господь тенета и сети Свои, так что, кто хочет видеть Его, может найти Его и узнать в каждом творении. Только тот воистину познает Бога, говорит один учитель, кто видит Его во всем.

Святой Бернард говорит: почему глаз мой познает небо, а не ноги? Потому что глаз мой больше похож на небо, нежели ноги мои. Если надлежит душе моей познавать Бога, она должна быть подобна небу.
Благодаря чему душа сознает в себе Бога и постигает, как Он близок ей?
Небо не терпит чуждого воздействия: ни боль, ни нужда, ничто, что могло бы заставить его выйти из себя, не может проникнуть в него. Так же крепка и тверда должна быть душа, если хочет постигнуть Бога. Надо чтобы ничто не могло проникнуть в нее - ни надежда, ни страх, ни радость, ни скорбь, ни любовь, ни страдание и ничто, что могло бы вывести ее из себя.

Небо чисто, ясности его ничто не омрачает; его не касается ни время, ни пространство. Нет в нем ничего вещественного, и оно не заключено во времени: круговращение его совершается с невероятной быстротой; самый бег его вне времени, но от его движения возникает время.
Ничто так не мешает душе познавать Бога, как время и пространство! Пространство и время всегда лишь части, а Бог един. Итак, если надлежит душе познать Бога, она должна познавать Его вне времени и пространства. Ибо Бог не "то" и не "это", как множество вещей: Бог есть одно!

Я говорю далее: если душа хочет видеть Бога, она должна также забыть и потерять себя. Ибо покуда она видит и знает себя, до тех пор не видит и не знает она Бога. Если же ради Бога отдаст она свое "я" и откажется от всех вещей, то вновь найдет себя в Боге. Познавая Бога, познает она в Боге совершеннее и самое себя, и все вещи, с которыми разлучилась. Если я хочу воистину познать высшее благо, если я хочу познать вечную благость, то должен познать ее там, где она в себе самой, - в Боге, и не там, где ее осколки.

Лишь в Боге одном цельно Божественное бытие. В одном человеке не все человечество, ибо один человек - не все люди. Но в Боге душа познает также и все вещи в высшем смысле, ибо познает их там в их сущности.
Я убежден в этом так же твердо, как в собственной жизни и жизни Бога: если должна душа постигнуть Бога, она постигнет Его выше времени и пространства. Лишь такая душа знает Бога и знает, как близко Царствие Божие, то есть сам Бог, со всем изобилием Его.
Не от строгости Господа происходит то, что он многое требует от человека, а от Его великой кротости: ибо хочет Он, чтоб расширялась душа, чтобы воистину много могла вместить, чтобы воистину мог Он дать ей много.

Никто не должен думать, что достичь этого трудно, хоть это и кажется трудным; хоть это и действительно трудно вначале при расставании со всеми вещами и умирании для них. Но когда ты уже достигнешь этого, нет жизни легче, радостней, желанней. Ибо так ревностен Бог, что всегда Он пребывает с человеком и указывает ему путь к Себе.
Никогда ни о чем не томился так сильно человек, как томится Бог о том, чтобы привести человека к познанию Его.
Бог готов ежечасно, но мы совсем не готовы; Бог к нам близок, но мы далеки. Бог внутри, но мы снаружи; Бог в нас дома, но мы чужие!
Пророк говорит: "Бог ведет праведных узкой тропой к широкой дороге, чтобы достигли они шири и дали" - это значит - к истинной свободе духа, ставшего единым Духом с Богом. Чтобы мы все последовали за Ним, и чтобы Он взял нас в Себя. В том да поможет нам Бог! Аминь.


ОБ ОТРЕШЕННОСТИ

И когда я углубляюсь во все то, что об этом написано, докуда может доходить мой рассудок с его свидетельством и суждением, то я не нахожу ничего иного, чем чистую от всего созданного свободную отрешенность.
Многие учителя славят любовь как высшее, подобно апостолу Павлу, который говорит: "какое бы послушание я ни взял на себя, если я не имею любви, я ничто". Но я ставлю отрешенность выше любви.
Во-первых, оттого что любовь заставляет меня любить Бога. Но гораздо ценнее, чтобы я привел к себе Бога, чем пришел бы к Богу, ибо мое вечное блаженство заключается в том, чтобы Бог и я стали одно; потому что Бог может лучше войти в меня и соединиться со мной, нежели я с Ним. А то, что отрешенность приводит ко мне Бога, доказываю я так: каждое существо пребывает охотнее всего на своем естественном месте. Естественнейшее и собственнейшее место Бога - это цельность и чистота. Они же основываются на отрешенности. Поэтому Бог не может не отдаться отрешенному сердцу.

Вторая причина, почему я ставлю отрешенность выше любви, следующая: если любовь приводит меня к тому, чтобы все претерпевать ради Бога, то отрешенность делает меня восприимчивым к одному только Богу. Это же самое высокое. Ибо в страдании человек обращает еще взор на создание, из-за которого он страдает, отрешенность же, напротив того, свободна от всякого создания.

А то, что отрешенность воспринимает только Бога, доказываю я так: что должно быть воспринято, должно быть чем-нибудь воспринято. Отрешенность же настолько близка к "ничто", что нет ничего достаточно тонкого, чтобы найти в нем место для себя, кроме Бога. Он так прост и так тонок, что находит Себе место только в отрешенном сердце.
Так же и смирение ценят иные мудрецы более многих иных добродетелей. Я же ставлю отрешенность выше всякого смирения. И вот почему: смирение может существовать без отрешенности, но совершенной отрешенности не может быть без совершенного смирения. Ибо последняя доходит до самоуничтожения. Отрешенность же так близко соприкасается с "ничто", что между ней и "ничто" не остается больше никакой разницы.
Поэтому не может быть совершенной отрешенности без смирения, а две добродетели всегда лучше одной.

Совершенная отрешенность не ведает твари, ни склонения перед ней, ни самовозвеличивания, она не хочет быть ни выше, ни ниже ее, она хочет лишь покоиться в себе самой, ни ради чьей-либо любви или чьего-либо страдания. Она не стремится ни к подобию, ни к различию с каким-либо другим существом, она не хочет ни "того", ни "этого", она не хочет ничего другого, кроме как быть одним целым с самой собой.
Но быть "тем" или "этим" она не хочет, потому что тот, кто хочет быть "тем", тот хочет быть "ничем"! Поэтому она не обременяет ни одной вещи.
Ибо как ни мало такое исхождение из самого себя, оно все же помрачает отрешенность. Поэтому пророк говорит: "Я хочу молчать и слушать, что Господь и Бог мой во мне говорит". Как будто бы он говорил: "Если Бог хочет говорить со мной, пусть войдет внутрь, я не хочу выйти наружу". И Боэций говорит: "Люди, зачем вы ищете во вне того, что внутри вас, - блаженства?"

Один учитель, по имени Авиценна, говорит: дух, который пребывает отрешенным, настолько высок, что все, что он видит - правда, и все, что он желает, дается ему, и когда он повелевает, тогда надо ему быть послушным.
Поистине, знайте это, пребывающий в своей отрешенности дух привлекает к себе Бога; и если бы он мог лишиться облика и состояния, то он вырвал бы для себя самую сущность Бога. Но этого Бог никому не может дать, кроме как Себе Самому; поэтому Бог не может сделать для отрешенного духа ничего другого, как только дать ему Самого Себя.
Человек, который вполне отрешен, настолько восхищен в вечность, что ничто преходящее не может уже заставить его почувствовать плотского волнения; тогда он мертв для земли, потому что ничто земное ничего не говорит ему. Это разумел святой Павел, когда говорил: "Я жив и все же не жив, Христос жив во мне".

Истинная отрешенность не что иное, как дух, который остается неподвижным во всех обстоятельствах, будь то радость или горе, честь или позор, как недвижима остается широкая гора в легком ветре.
Эта неподвижная отрешенность более всего уподобляет человека Богу. Ибо то, что Бог - Бог, заключается в Его неподвижной отрешенности и оттого Его чистота, Его простота, и Его неизменность. Поэтому, если человек хочет уподобиться Богу (поскольку тварь может иметь подобие Бога), он должен стать отрешенным.

Да будет тебе известно: быть лишенным всего созданного, значит быть исполненным Бога.
Знай: до мира пребывал Бог в этой неподвижной отрешенности и пребывает.
Бог не смотрит во время, и поэтому для Него не происходит ничего нового.
Но избыток своих сил душа отдает всецело внутреннему человеку; и даже, если ему представляется более высокая и благородная цель, душа стягивает к себе также и те силы, которые отдавала она пяти чувствам, и тогда такой человек восхищен и без сознания, ибо цель его безумный и все же имеющий смысл образ или нечто разумное без образа.
Знай же, что Бог ожидает от каждого духовного человека, чтобы он любил Его всеми силами души; поэтому Он говорит: "Возлюби Господа твоего всем сердцем твоим".

Теперь я спрашиваю: что составляет цель чистой отрешенности? На это я отвечаю: ни "то", и ни "это" составляет ее цель, она покоится на чистом "ничто", ибо она покоится на высшем состоянии, в котором Бог совершенно по своей воле может действовать в нас, Бог не может действовать в каждом сердце по своей воле.
Ибо хотя Бог всемогущ, Он все же может действовать лишь там, где находит или Сам создает готовность. "Или создает", это говорю я из-за святого Павла, ибо в нем Бог не нашел готовности, Он приготовил его сперва излиянием Своей Благодати.

В сердце, в котором есть и "то" и "это", может найтись и нечто, что мешает полному действию в нем Бога. Для полной готовности сердце должно покоиться на чистом "ничто", в этом заключено величайшее, что оно может дать. Возьми пример из жизни: если я хочу писать на белой доске, как бы ни было хорошо то, что уже написано на ней, это все же спутает меня. Если я хочу хорошо писать, я должен стереть то, что на ней уже написано, и самое лучшее, когда на ней ничего не написано.
И это так, если Богу надлежит совершеннейшим образом писать в моем сердце. Тогда должно быть изгнано из сердца все, что называется "то" или "другое", как это бывает с отрешенным сердцем. Тогда Господь может в совершенстве привести в исполнение Свою высокую волю.
Итак, цель отрешенного сердца ни "то" и ни "это".

Теперь я спрашиваю, какова молитва отрешенного сердца? На это отвечаю я следующее: отрешенность и чистота вообще не могут молиться, ибо кто молится, тот хочет чего-либо от Бога, что было бы дано ему или отнято у него. Но отрешенное сердце не хочет ничего и не имеет ничего, от чего хотело бы освободиться. Поэтому оно пребывает свободное от молитвы, и молитва его состоит лишь в одном: чтобы уподобиться Богу.

На это и говорит Дионисий: искание венца означает отрешение от всего созданного и слияние с не созданным. Когда душа достигает этого, она теряет свое имя: она вбирает в себя Бога, так что сама становится ничем, как солнце поглощает зарю, так что она исчезает.
К этому приводит людей только чистая отрешенность. По этому поводу можно также привести слова святого Августина: "Душа имеет тайный вход в божественную природу, где все вещи для нее становятся ничем".
Этот вход на земле - одна чистая отрешенность. И когда последняя достигает совершенства, душа становится от познания незнающей, от любви бесчувственной, от света темной.

Так мы можем понять то, что говорит один учитель: блаженны нищие духом, которые оставили Богу все вещи такими, какими они были, когда нас не было. Только отрешенное сердце способно на это.
Что Богу лучше в отрешенном сердце, чем во всяком другом, замечаем мы вот почему: если ты меня спросишь, чего ищет Бог во всякой вещи, я отвечу тебе словами из книги мудрости, где Он говорит: "Покоя ищу Я во всякой вещи". Но нигде нет полного покоя, кроме как в отрешенном сердце.

Чем ближе человек к тому, чтобы стать восприимчивым к влиянию Бога, тем блаженнее он; кто наиболее готов для того, тот наиболее блажен. Но сделать себя восприимчивым к тому можно только уподоблением Богу, ибо поскольку человек уподобляется Богу, постольку он воспринимает Его. Это уподобление достигается тем, что человек подчиняется Богу.

Отрешенное сердце вполне подчинено Богу и в высшей мере уподобляется Ему: поэтому оно наиболее восприимчиво для влияния Бога. Это разумел Апостол Павел, когда говорил: "Облекайтесь в Иисуса Христа", он разумел под этим уподобление Христу.
Ибо духовное утешение Бога нежно и дается только тому, кто отказывается от утешения чувственного, осязаемого. Слушайте же вы, разумные люди: нет никого радостнее того человека, что пребывает в величайшей отрешенности, а кто посеет в духе истинную любовь, тот пожнет вечную жизнь.

Поэтому отрешенность самое лучшее, ибо она очищает душу, проясняет совесть, зажигает сердце и пробуждает дух, дает желаниям быстроту; она превосходит все добродетели: ибо дает нам познание Бога, отделяет от твари и соединяет душу с Богом. Ибо отделенная от Бога любовь, как вода в огне, а единая любовь, как соты, полные меда.
Заметьте себе, вдумчивые души! Быстрейший конь, который донесет вас к совершенству, - это страдание. Никто не испытывает большего блаженства, чем те, что со Христом пребывают в величайшей горести. Страдание горько, как желчь, нет ничего горше страдания, и нет ничего слаще, чем пройденное страдание. Пройденное страдание слаще меда. Вернейшее основание, на котором может покоиться это совершенство, - смирение. Ибо дух того, чья природа здесь влачится в унижении, возносится к высочайшим вершинам Божества. Ибо радость приносит страдание, а страдание - радость.
Оставайся отрешенным от всех людей, пусть никакое воспринятое впечатление не волнует тебя, освободись от всего, что может иметь чуждое воздействие на твое существо, что может привязать тебя к земному и принести тебе горе, и обращай непрестанно твою душу на целительное созерцание, в котором ты несешь Бога в сердце своем как вечную цель, от которой твои глаза не отвращаются никогда!

Теперь кто-нибудь может спросить: кто мог бы выносить неизменное созерцание Божественного образа? Я отвечаю на это: никто, кто живет здесь во времени. Но это должно быть сказано только затем, чтобы ты знал, что есть высшее, к чему ты должен направлять свои желания и стремления. Если же это созерцание отнято у тебя, а ты хороший человек, то ты должен чувствовать себя так, как будто отнято у тебя твое высшее блаженство, и ты должен скорее вернуться к нему, чтобы оно было тебе дано вновь. Наблюдай себя непрестанно, чтобы твоя цель и убежище были насколько возможно там!
Господи Боже, благословен будь во веки! Аминь.

[Sopheeya1984]

О НЕВЕДЕНИИ

Во всех остальных существах есть Бог, поскольку Он действие и чувство, но только в душе Он рождает Себя. Все другие творения - подножие Бога, а душа по своей природе Божие подобие: подобие, которое в этом рождении должно украситься, стать совершенным. Для этого дела, для этого рождения не восприимчива ни одна тварь, кроме души.
Избыток света, который бьет из глубины души, переливается в тело, и оно от того просветляется.
Но как узнаешь ты это? - Видишь, иногда сердце твое чувствует себя странно тронутым и отвращенным от мира: как могло бы это случиться иначе, чем от излучения этого света? Это так нежно и сладостно, что все, что не Бог и не Божье, досадует тебя. Оно влечет тебя к Богу; ты слышишь добрые призывы и все же не знаешь, откуда они приходят к тебе.

Кто только хочет найти озарение и различение всякой правды, тот пусть ожидает этого рождения в себе, в глубине: и так же будут просветлены все его силы и его внешний человек. Ибо как только коснется Бог сокровенно правдой Своей глубины, бросается тот свет и в силы, и человек постигает тогда в один миг больше, чем мог его научить кто-либо.
Теперь душа разбилась и рассеялась своими силами во внешнем, каждая ушла в свое дело. Сила зрения - в глаз, сила слуха - в ухо, сила вкуса - в язык. И тем менее способны они творить внутреннее дело. Ибо всякая разделенная сила несовершенна. Поэтому, если хочет она развернуть внутреннюю деятельность, она должна вновь отозвать назад все свои силы и собрать их от отдельных вещей к единому внутреннему делу.

… И все это из-за того, чтобы приобрести естественное искусство: насколько же больше должны мы освободиться от всех вещей и собрать все наши силы, чтобы узреть и познать единую, безмерную, не созданную, вечную правду! Собери для этого весь твой разум и все твое помышление и обрати это в глубину, где хранится в тайне то сокровище. Знай, если надлежит этому совершиться, ты должен отрешиться от всего другого. В неведение должен ты погрузиться, если хочешь найти это!

Поэтому один учитель говорит: когда человеку надлежит совершить внутреннее дело, он должен стянуть все свои силы в одну точку души своей и сокрыться от всех образов и ликов, и тогда может он там действовать. В забвение и неведение должен он там погрузиться. Тишина и молчание да будут там, где должно быть воспринято то слово. К нему же прийти нельзя лучше, чем через тишину и молчание; только там можно слышать его, только там его постигаешь: в неведении!

Когда больше ничего не знаешь, тогда узнаешь его и оно открывается.
Там станем мы вещими божественным неведением, там будет облагорожено и украшено наше неведение сверхъестественным знанием! И там, где мы пребываем в неделании, мы совершеннее, чем там, где мы действуем.
Поэтому один учитель говорил, что слух выше зрения, ибо большей мудрости научаешься через слух, чем через зрение.

Слух больше вносит внутрь, зрение же открывает внешнее - уже самое действие зрения! Поэтому в вечной жизни будем мы гораздо блаженнее в слухе, чем в зрении? Ибо дело внимания вечному слову - во мне; дело зрения, напротив того, устремляется от меня; в слухе пребываю я страдательным, воспринимающим, в зрении я деятелен.
Блаженство же наше заключается не в наших делах, а в нашем страдательном приятии Бога.
Да! По неизмеримой любви положил Бог наше блаженство в неделании, так как мы более страдательны, чем деятельны, несравненно больше принимаем, чем можем за это воздать.
И каждый дар создает восприимчивость для нового, для более щедрого дара: каждый дар Бога расширяет нашу способность принимать и нашу жажду высшего приятия!

В этом - так говорят некоторые учителя - душа равняется Богу. Ибо как безграничен в дарах Своих Бог, так безгранична душа в возможности брать и принимать. И как Бог всемогущ в действии, так бездонна душа в приятии. Так преображается она Богом в Бога. Богу - действовать, душе - принимать: Он должен познавать и любить в ней Себя Самого, она должна познавать Его познанием и любить Его любовью. Поэтому она гораздо блаженнее в том, что Его нежели в том, что ее; ибо ее блаженство зависит гораздо более от Его деятельности, чем от ее.

Так должен ты отказаться от твоих дел и привести к молчанию все силы, если действительно хочешь пережить в себе это рождение. Если хочешь найти новорожденного Царя, ты должен пройти мимо всего, что нашел бы, кроме Него, и покинул это.
Чтобы оставили мы и отвергли все, что неугодно новорожденному Царю, да поможет нам Бог, ставший Сыном человеческим, дабы мы сынами Божьими стали! Аминь.


О РАЗУМЕ И О МОЛЧАНИИ ЕГО

Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему! (от Луки 2, 49). Это слово пришлось нам очень кстати, ибо речь идет о вечном рождении, которое совершилось во времени, а также совершается ежедневно в недрах души, в ее глубине, вдали от всего, приходящего извне. Кто хочет пережить в себе это рождение, тот должен быть прежде всего "в том, что принадлежит Отцу его". Что, собственно, принадлежит Отцу? По сравнению с другими двумя Лицами приписывается Ему сила, мощь.

Итак, никакой человек не может пережить этого рождения или приблизиться к нему, если не будет при этом большого усилия. Ибо не может человек достичь этого рождения, не оторвавшись всеми своими чувствами от вещей; и только благодаря большому усилию может это произойти, когда все силы души отозваны назад и освобождены от своей деятельности. Над ними должно быть совершено насилие. Иначе нельзя! Поэтому сказал Христос: Царство Божие берется усилием, и сильные захватят его себе!
Но так как страдательность в Боге и долгое созерцание Его становятся духу невыносимыми, особенно в этом теле, то ускользает иногда Бог от духа. Это разумеет Он говоря: "Еще немного вы увидите Меня, и еще немного вы не увидите Меня".

Видите! Все, что дает действительный разум первобытному человеку, все это и гораздо более того дает Господь отрешенному человеку. Он изгоняет действительный разум, и Сам становится на его место, и Сам исполняет все, что делает этот последний. Поистине, если человек добровольно становится всецело праздным и принуждает к молчанию свой действительный разум, Бог берет на себя исполнение дела, Он должен стать здесь мастером Сам и родить Себя Самого в страдательном разуме.

Действительный разум не может дать того, чего он не имеет; не может он так же иметь два образа сразу, но всегда лишь один за другим. Когда же на его месте Бог, то Бог рождает в страдательном разуме одновременно все многообразие ликов сразу в одно мгновение.
И если примешь ты его как нечто временное, все же будет он дан и рожден Богом вне времени в вечности, по ту сторону всякого образа.

Когда ты вполне и во всяком отношении отрешишься от себя самого, от всякой вещи и от всего собственного и с полным доверием и цельной любовью предашь себя Богу и соединишься с Ним, то что бы ни встретилось тебе или ни роднилось в тебе - будь то внешнее или внутреннее, милое или горестное, кислое или сладкое - это уже больше не твое, но принадлежит всецело твоему Богу, которому ты отдал себя.

Хотя и дается оно тому, кто слышит его, но принадлежит тому, кто говорит! Вот пример: солнце излучает сияние в воздухе, воздух же принимает его и отдает земле, дает его и нам, дабы мы ощущали различия цветов. Если свет как явление в воздухе, то сущность его все же в солнце: в действительности сияние идет от солнца и возникает в нем, а не в воздухе. Воздухом же оно лишь воспринято и передано всему, воспринимающему свет. Точно так же и душа: Бог совершает в душе Свое рождение, рождает в ней Свое Слово; а душа воспринимает Его и передает дальше силам в многообразных видах: то в виде желания, то в виде доброго намерения, дела любви или чувства благодарности либо каким-то иным образом, в котором Оно явилось бы тебе. И все то, что говорит Бог, - Его, а не твое; ты и принимай это как принадлежащее Ему!

Главное: не бери себе ничего! Оставь себя совершенно и предоставь Богу действовать в тебе и за тебя, как Ему угодно: Его - это дело. Его - это Слово, Его - это рождение, и все остальное, что только ни есть в тебе - Его! Ибо отдал ты себя самого и покинул себя, и все душевные силы свои и действия их и все, чем владело твое существо. Бог должен войти в твои силы всецело, оттого что ты лишил себя всего своего, оттого что ты опустошил себя - как написано: "Голос взывает в пустыне". Дай взывать в себе этому вечному Голосу, сколько угодно Ему, и будь для себя самого и для всякой вещи - пустыней!

[Sopheeya1984]

О ГНЕВЕ ДУШИ

А захотим мы понять, что такое мы теперь, мы должны признать, что мы для Бога лишь хорошее вещество, в котором Он как Триединый творит Свое дело. Итак, надлежит нам с особенным усердием остерегаться не помешать ни одному делу, которое Великий Мастер хочет творить в нас во Славу Свою. Напротив того, быть веществом, всегда готовым, дабы Мастер мог делать в нас Свое дело. "Ибо, - так говорит святой Павел, - Дух Господень втайне нисходит и творит, где, и как, и когда Он хочет, в том, в ком не находит препятствия. Таковые суть дети Божий, они дают вести себя Духу Божьему". Это о самопознании.
Но гнев ее не дает ей покоя. Чуть только представит она себе, что ей предстоит еще быть чем-то, что не Он, как отвращается она в гневе своем от себя самой.

Тут должны мы уяснить себе, что такое "Лицо Божие". То, в чем человек более всего выявляет самого себя, то зовем мы его лицом.
Также и то, где Бог Сам Себе открывается в безмолвной тишине Своей Собственной сущности, это само откровение называется Лицом Его: Божеством. И душа ясно сознает, что ей с ее различными дарованиями не проникнуть в чистую тишину, где Он Сам Себе открыт.
И таким образом доходит душа в гневе своем до четвертого требования: хочет быть лишь чистой сущностью, так, чтобы не было ни Бога, ни твари!

"Ибо он ранил меня единым взглядом глаз своих!" Это есть единящая сила, изливающаяся из этой точки: она отделяет душу от всего созданного и от всех преходящих вещей; этим взглядом отбрасывает она душу назад к одной единой точке, с которой она теперь соединена и в которой укреплена навеки. Но сознательно воспримем мы этот взгляд только тогда, когда душа лишена всякой определенности до такой степени, что нет в ней больше устремления ни к добродетели, ни к
Это имел в виду святой Дионисий, когда говорил: "Он живет в тишине, она же вне всякого образа".
"И природа моя утратила сущность свою", ибо собственная ее сущность настолько исчезает, что не остается ничего, кроме одного единого "Есть". Но это "Есть" держится как единство, которое есть само бытие, бытие Его и всех.

О нем говорит Дионисий: одно единое есть жизнь всего живущего, бытие всего сущего, разум всего разумеющего, естество всех естеств, свет всех светов.
И все же не свет, не жизнь, не естество! Первое, говорит Дионисий, превыше всякого наименования: оно не поддается ни любви, ни разумению, ни ощущению. Оно выше "сущности", выше "естества". Оно не свет и не тьма! Поистине, как чуждо это основание всему им основанному!
Правда, в упомянутой книге невеста говорит: "Он - мой, и я - Его!" Но лучше бы сказала она: "Нет Его для меня, и меня нет для Него!" Ибо там Бог - для Себя Самого, так как Он ведь во всем.
Уйти сперва должна она и отрешиться от всякой собственной деятельности. И прежде всего должна она отказаться от всего сотворенного и не знать больше никакой опоры: тогда она погрузится в чистое "Ничто".
В нем она сокрыта от всяких творений. В это "Ничто" не может проникнуть Серафим со всем своим познанием; в нем душа превыше Серафима, превыше всякого познания.

***
"Ничто", которым мы были раньше, чем стали самими собой, не нуждалось ни в чем; оно противостояло всем сотворенным существам. Только божественная сила сильнее всего. И она привела "Ничто" в движение, когда Бог из "Ничто" сотворил все вещи. А теперь мы должны стать не подвижней, чем "Ничто"!
Как Небесный Отец никогда не колеблется и не удаляется от Своего Богоестества, так чтобы и душа никогда не колебалась и не удалялась оттуда.
И все же у Бога во всем существе Его нет ничего столь сокровенного, что было бы недостижимо для души; все благородство ее в том именно, что она может это искать!

Восстань же, благородная душа! Выйди вон из себя, и иди так далеко, чтоб не возвратиться совсем, и войди в Бога так далеко, чтоб никогда из Него не выйти, только там пребывай, чтобы никогда вновь не быть тебе в положении, в котором ты бы имела дело с творениями. И всем, что откроется тебе, не обременяй себя, и всем, что перед глазами у тебя, не вводись в заблуждение. И не помешай себе самой каким-либо деланием, которое ты возьмешь на себя; лишь за чистой природой своей следуй, за "Ничто", которое ни в чем не нуждается, и не ищи другой обители: Бог, сотворивший тебя из "Ничто", Он будет, как это ни в чем не нуждающееся "Ничто", твоей обителью, и в Его неизменности станешь ты неизменней, чем "Ничто".
Ах, как свято должен жить человек, которому надлежит достичь этого! Как должен он умереть для всякой суеты, прежде чем это с ним случится! Истинно говорит святой Иоанн: "Блаженны мертвые, которые умирают в Боге!"

"Друг мой Тимофей, мой совет оставить все телесное и идти к Богу. Этого мы не можем сделать иначе, как со слепыми глазами и отрешенным чувством".
В этом смысле увещевает нас Христос, говоря, что мы должны быть совершенны, как совершенен Отец Его небесный в божественной Своей природе: Бог, - так говорит Он, - ближе вам, нежели вы сами себе. А Августин говорит: душа имеет близкий доступ к божественной природе, где уничтожаются для нее все вещи. Там станет она из вещей - неведущей, из волящей - безвольной, из просветленной - темной.
Непостижимую сущность должна она вобрать в себя, по ту сторону всякого познания, через благодать, как Отец - через природу Свою. Из себя самой должна она выйти, крадучись, и так проникнуть в чистую сущность, заботясь там так же мало обо всех вещах, как мало заботилась, когда изошла из Бога. Так всецело должна она уничтожить свое "я", чтоб не оставалось ничего, кроме Бога, чтоб светила она еще больше, чем Бог, как солнце светит больше луны, и с той же всепроникновенностью, как вливается Он во всевечность Божества, где вечным потоком Бог изливается в Бога. Аминь.

Три пути к Богу открыты для души. Путь первый - это возможными способами, горя желанием, искать Бога во всяком творении Его, разумел царь Давид, говоря: "Во всех вещах искал я покоя".
Другой путь есть путь без выбора и указания, свободный, но трудный: именно, вознестись и быть на высоте небесной над своим "я" и над всеми вещами без воли и представления, чтобы не иметь никакой опоры в существе.

Третий путь называется "Путь": и вместе с тем есть пребывание у себя, а именно это есть непосредственное видение Бога в Его собственной сущности. Об этом говорит нам Христос, восклицая: "Я есмь Путь, и Истина, и Жизнь". Христос Единый, как лик Божий, Единый с Отцом, Единый с Духом, Триединый. Христос - Путь и Истина, и Жизнь. Трое и вместе с тем Одно: возлюбленный Иисус. Вне этого пути творения держат нас на окружности и в посредничестве. Но идти в Боге, идти руководимым светом, излучаемым Его словом, и это идти охваченным любовью, соединяющей обоих в "Духе", - превыше всего, что можно выразить словом: Внемли чуду!
Ибо сколь дивно пребывать сразу вне и внутри; постигать и быть постигаемым; созерцать и быть самому созерцаемым; держать то, что держит тебя самого. Тогда достигнута цель, тогда Дух отдыхает в покое, принятый в желанную вечность.

В наших делах должны мы особенно держаться трех вещей: действовать надо по порядку, по разуму, по сознанию. "По порядку", под этим я разумею: поступать везде соответственно ближайшему требованию; "по разуму": не зная в данное время лучшего; а "по сознанию": чтобы непрестанно в бодром действии прозревать животворящую истину в ее отрадном присутствии.

И Христос продолжает: ты заботишься о многом, но не об одном. Последнее бывает, когда душа, в чистом одеянии, чуждая всех мирских побуждений, вознесена высоко до самой "окружности вечности": в скорбь впадает она в тот миг, когда что-нибудь оттуда ее увлекает, так что не может она больше оставаться восхищенной там, вверху; и забота, и скорбь по едином отныне - удел ее. Марфа же, наоборот, пребывала в уверенной деятельности, свободная духом, и мир больше ей не мешал. Потому и хотела она, чтоб сестра ее была в том же положении. Ибо видела она, что внутренне та еще не тверда. Из прекрасного настроения ее души выросло у нее желание, чтоб и сестра была утверждена во всем, что относится к вечному спасению.
Марфа, как мы видели, боялась, чтобы сестра ее не осталась при одних только восторгах и высоких чувствах, и хотела, чтоб она стала ей подобна. На это Христос отвечал так: будь довольна, Марфа, она также избрала лучшую часть, которая не отнимается от нее никогда! Чрезмерность эта уляжется в ней: высшее, что может быть дано творению, выпадет ей на долю; она станет святой, как и ты! По этому поводу вот что можно прибавить к поучению о праведной жизни:


О ВЕРНОМ РАБЕ

Чем больше человек отрекается ради Бога от самого себя и становится единым с Богом, тем больше он Бог и тем меньше он творение! Когда же совсем освободится он от самого себя, никому больше не будет принадлежать и ни для кого больше не будет жить, кроме как для Бога, тогда воистину станет он, через благодать, то самое, что Бог есть по природе Своей, и Бог не знает никакого различия между Собой и таким человеком. Ибо Бог в нем Себе Самому на радость: в нем Он живет так сознательно и блаженно, как Сам в Себе и через Себя. Оттого раб блажен и добр; и в этом смысле говорит Господь наш: "Войди, добрый и верный раб, в радость Господина твоего!"

Но я скажу еще больше: не пугайтесь! Ибо радость эта близка к вам; она - в вас. Ни одного нет между вами настолько неподготовленного, неопытного, настолько слабого в познании и чуждого ему, который не мог бы найти в себе этой радости в полной ее действительности как блаженство и как познание, в то время даже как я говорю эту проповедь! Человек может воистину найти это в себе самом, и пережить это, и этим обладать, как воистину Бог есть Бог, а я - человек!

безраздельное единство, тогда ему остается только сказать, как женщине: "Господин, научи меня, где я должен молиться, и что должен делать, чтоб воистину быть Тебе угодным!" И Иисус Христос "отвечает", то есть Он открывается во всей полноте истины Своей, каков Он есть, и наполняет человека так безмерно, что тот затоплен и преисполнен избытком Божьим. И вот я снова говорю: если кто-нибудь здесь настолько же не готов, не просвещен или неумел, но согласен соединить в Божьей благодати свою волю с волей Божьей совершенно и всецело, тогда надо ему только сказать в сердце своем: "Господи, научи меня благой воле Твоей и укрепи меня на исполнение ее!" - и, как Бог жив, Он исполнит это и подаст так же щедро, как щедро подал некогда этой женщине! Видите, самому простому, самому малому из вас может быть дано это от Бога в удел, прежде чем он выйдет из церкви, пока я еще проповедую, - воистину! Это так же верно, как то, что Бог жив, и что я - человек! А потому я говорю: не бойтесь! Радость эта не далека от вас, если вы только разумно будете искать ее.

"Радость Господня", дивные слова! Как судить или хотя бы говорить о том, чего никто ни постичь, ни исследовать не может? И все же заметьте себе одно; "радость Господня" есть Сам Господь, и ничто другое. А Господь есть живой, действительный, сущий разум, имеющий самого себя предметом, и - вечно тот же - лишь в себе самом пребывает он и живет! Этим я никак не дал Ему определения, напротив, лишил Его всякого определения. Сам Он есть цель без цели, и живет, и есть, и блажен есть, потому что есть. Смотрите! Это есть "радость Господня" и Сам Господь, и сюда повелел Он войти этому рабу, когда сказал: "Войди, ты, добрый и верный раб, в радость Господина твоего! За то что был ты верен в малом, поставлю тебя над всем добром Моим".
Чтоб и нам стать добрыми и верными, чтоб и нас позвал войти Господь наш, чтоб и нам пребывать вечно в Нем и Ему в нас, в том да поможет нам Бог! Аминь.

[Sopheeya1984]

О НИЩЕТЕ ДУХОМ

Чтобы быть истинно нищим, человек должен стать настолько свободным от своей сотворенной воли, насколько он был, когда его не было. Истинную правду говорю вам: пока есть у вас воля исполнять волю Бога и вы имеете какое-либо желание, относится ли оно к вечности или к Богу, до тех пор вы не нищие действительно. Ибо только тот человек нищ, который ничего не хочет, ничего не знает, ничего не домогается.

Когда я пребывал еще в первооснове своей, у меня не было никакого Бога: я принадлежал себе самому. Я ничего не хотел, ничего не домогался, ибо я был тогда бытие без цели - и я был познающий себя самого в божественной правде. Тогда хотел я себя самого и ничего другого: чего я хотел, тем был я, а чем я был, того я хотел! И тут пребывал я без Бога и вне всех вещей.
Когда же я отрешился от этой моей свободной воли и получил мое сотворенное существо, тогда стал у меня и Бог; ибо до того, как появились твари, и Бог не был Богом: Он был то, что был! И даже тогда, когда появились твари и начали свое сотворенное существование, Он не был "Богом" в Себе Самом, но лишь в творениях был Он "Бог". И мы утверждаем, что Бог, поскольку Он Бог, не есть конечная цель творения и не обладает той полнотой существования, которую имеет в Боге малейшее создание.

Положим, что какая-нибудь муха имела бы разум, в силу которого могла бы устремиться в вечную бездну Божественной сущности, из которой возникла, мы и тут утверждаем, что Бог со всем тем, что Он есть как Бог, не мог бы даже мухе даровать полноты и удовлетворения. Потому и просим мы, чтоб освободиться нам от Бога: обладать истиной и причаститься вечности! Ибо высшим ангелам уподобляются души там, где я был и хотел того, чем был, и был тем, чего хотел. Так должен быть человек нищим волей и желать так мало, как мало желал он тогда, когда он не был. Вот каким образом нищ тот человек, который "ничего не хочет".

По-другому нищ тот человек, который ничего не знает. Мы уже говорили: человек должен жить так, как будто бы он вовсе не жил ни для себя самого, ни для правды, ни для Бога. Теперь пришли мы к новому и говорим дальше так: человек, который должен достичь этой нищеты, должен быть таким, как был, когда "не жил ни в каком отношении, ни для себя, ни для правды, ни для Бога". Итак, он должен настолько отрешиться от всякого познания, чтобы умерло в нем всякое представление о Боге.
Ибо когда человек пребывал еще в вечной природе Бога, не жило в нем ничего иного. И все, что жило в нем, то было он сам. Поэтому мы говорим: человек должен настолько освободиться от всякого знания, как был он свободен, когда не был вовсе, и должен предоставить Богу творить то, что Он хочет, а сам оставаться бесцельным, как тогда, когда он изошел от Бога.

Тут мы должны заняться вопросом: на чем прежде всего основано блаженство. Одни учителя говорят, что оно основало на любви, другие учат, что оно основано на познании и любви, и это уже вернее. Но мы говорим: оно не основано ни на познании, ни на любви; а есть в душе "нечто", из чего рождается познание и любовь. Это "нечто" не может само ни познавать, ни любить - это дело душевных сил. Кто найдет вот это, тот найдет то, на чем основано блаженство; это не имеет ни "до", ни "после" и не ждет грядущего, так как не может стать ни богаче, ни беднее. И точно так же должно быть у него отнято знание того, что надлежит ему сперва свершить, это есть вечное "все то же", что живет лишь само собою - как Бог!

В этом смысле говорю я, что человек должен стать свободным от Бога; не должен он думать и представлять себе, что Бог творит в нем! Так может человек узнать нищету.
Учителя говорят, что Бог есть существо и именно существо разумное, познающее все вещи. Но я говорю: Бог не есть ни существо, ни разум и не познает Он ни "того", ни "другого"! Поэтому свободен Он от всех вещей, и поэтому Он - все вещи. Тот же, кто хочет быть нищ духом, должен стать нищ всяким знанием, как тот, кто ровно ничего не знает и не представляет себе ни о Боге, ни о творениях, ни о самом себе. Также не должен человек воображать, что он до конца познал сущность Бога. Только таким образом может человек стать нищ знанием.
Раньше я сказал: не тот человек нищ, кто хочет исполнять волю Божью, но кто так живет, что . Если свободен он от всякого знания и познания, как свободен Бог от всяких вещей, то это - "самая явная нищета". Третья же есть "нищета последняя". О ней-то и хочу я сказать теперь; это именно та нищета, когда человек ничего не имеет.

Теперь напрягите все ваше внимание! Я часто говорил; и великие учителя также говорят: "Человек должен быть настолько свободным от всяких дел и вещей, как внешних, так и внутренних, чтобы быть приютом Божьим, где мог бы действовать Бог". Сегодня скажем мы иначе. Если даже человек и свободен от всяких вещей, и тварей, и себя самого, и Бога, и, кроме того, Бог нашел в нем приют для дела Своего, тем не менее мы говорим: покуда еще в человеке остается "что-либо", до тех пор он не нищ "последней нищетой". Ибо Бог не ставит целью дел Своих, чтоб человек сохранял в себе приют, где бы Он мог являть Себя. В том истинная нищета духа, чтобы человек оставался настолько свободен от Бога и всех дел Его, что если бы Бог захотел проявиться в душе, то должен был бы Сам стать обителью, где будет Он действовать. И как охотно сделал бы Он это! Ибо если бы нашел Бог человека в той полной нищете, то ведь это был бы Он Сам тогда, что подвергался бы Своему же действию. Так как тут Он Сам Себе обитель для Своих свершений! Тут Он одно в Себе Самом совершаемое дело. Тут, в этой нищете, достигает вновь человек вечного бытия, бытия, в котором он был, есть и будет жив во веки.

Поэтому мы говорим: человек должен быть настолько нищ, чтобы он был "обителью, где мог бы действовать Бог". До тех пор, покуда в человеке есть обитель, - есть в нем и многообразие. Поэтому и молю я Бога, чтобы Он сделал меня свободным от Бога! Ибо несущее бытие по ту сторону Бога, по ту сторону различности. Там был я только самим собою, там хотел я себя самого и видел себя самого, как того, кто создал вот этого человека. Там я первопричина себя самого, моего вечного и временного существа. Только в этом я родился. По вечной сущности моего рождения не могу я никогда и умереть. По вечной сущности моего рождения, я был от века, есмь и в вечности пребуду! Лишь то, что составляет мое временное существо, умрет и превратится в ничто, ибо это принадлежит дню и должно исчезнуть, как время. В моем рождении рождены были все вещи; я был сам своей первопричиной и первопричиной всех вещей. И желал бы, чтобы не было ни меня, ни их. Но не было бы меня, не было бы и Бога. Нельзя требовать, чтобы это было понято.

Один великий учитель утверждает, что его прорыв в вечность есть нечто более высокое, нежели его первоначальный исход. Когда исходил я от Бога, сказали все вещи: "есть Бог". Но не это может дать мне блаженство, ибо себя сознаю я при этом творением. А в этом прорыве, когда хочу я быть свободным в воле Божьей, а также свободным от этой воли Божьей, и от всех дел Его, и от Самого Бога, я больше всякой твари, я не Бог и не тварь, я то, чем я был и чем я пребуду во все времена! Тогда ощущаю я прорыв, который возносит меня выше ангелов. В этом прорыве становлюсь я настолько богат, что не довольно мне Бога со всем, что Он есть, со всеми Его божественными делами, ибо в этом прорыве приемлю я то, в чем Бог и я - одно. Тогда я сам то, что я был; не пребываю и не убываю, ибо я сам тогда то неподвижное, что движет всеми вещами. Тут Бог не находит больше в человеке обители, ибо вновь завоевал себе здесь человек нищетой своей то, чем он предвечно был, чем навсегда останется. Тут поглощен Бог - Духом. Это "последняя нищета", какая только может быть!

[Sopheeya1984]

О СОЗЕРЦАНИИ БОГА И О БЛАЖЕНСТВЕ

"Во свете Твоем, Господи, мы узрим свет!" - говорит царь Давид. Мне уже приходилось раньше говорить, что человек носит "свет" в себе самом, это его действенный разум: он должен быть светом, в котором человек, переживая блаженство, созерцает Бога.
Когда таким образом душа готова взлететь сама над собой и войти в ничто, где нет ни ее самой, ни ее действия, тогда она "в благодати". Напротив, быть самому "благодатью", означает то состояние, когда душа действительно себя опередила, себя одолела, когда она пребывает в своей чистой беспредельности и сознает одну лишь себя - как Бог! Знайте - и это так же верно, как то, что жив Бог! - покуда душа будет еще в состоянии сознавать себя, как нечто сотворенное и природное, и действовать сообразно этому, до тех пор не стать ей самой "благодатью", но она может быть "в благодати". Ибо для этого надобно, чтоб душа была свободна от всякого действия, как внутреннего, так и внешнего, как свободна от него "благодать", не знающая никакого делания, - это то самое, о чем святой Иоанн говорит так: "и от полноты Его все мы приняли и благодать на благодати", именно надо сначала быть в благодати, чтоб потом стать самой благодатью. Высшее действие благодати - привести душу к тому, что есть она сама!

Благодать похищает у души ее собственное действие и также похищает у нее ее собственное существо! В этом самоопережении душа поднимается над "естественным светом", свойственным только творению, и вступает в непосредственное сношение с Богом.

***
Достойный Дионисий замечает: "Как только для духа перестает существовать Бог, так нет для него и первообраза, представляющего его Когда же найдет Бог уничтожившуюся душу, такую, которая стала (силой благодати) ничто, поскольку она самость и своеволие, тогда творит в ней Бог (без всякой благодати) Свое вечное дело и тем, вознося ее, извлекает ее из ее тварного бытия. Но этим уничтожает в душе Бог Себя Самого и таким образом не остается больше ни "Бога", ни "души". Будьте уверены, это - самое существенное свойство Бога. Если достигла душа того состояния, что стала способна страдательно воспринимать действие Бога, тогда ей и не надо иметь больше Бога! Тогда она вновь вечный прообраз, в котором вечно созерцал ее Бог, тогда она вновь Его вечное Слово! Итак, когда Дионисий говорит: "Нет больше Бога для духа", под этим разумеет он то, что я только что изложил.

Лишь только дух совершит свой полет из себя, причем уничтожится он как образ творения и через то (как я уже сказал) освободится от Бога, так тотчас и душа, став вновь своим вечным прообразом, прорвется через этот свой прообраз в сущность - поскольку она обнаруживается в Отце. Таков смысл изречения. И так протекают через душу все вещи, возвращаясь к Отцу, Который как начало Своего вечного Слова есть также и начало всех творений.

Таким образом, чтоб стать равной Богу, не должна ли душа обратиться в Ничто? Это предположение совершенно верно! Святой Павел говорит: "Мы должны быть перенесены из сияния в сияние и стать равными Ему". Это значит: "Из света сотворенного перенесены мы будем в сияние не сотворенное божественной сущности" и "пребудем, как Он".

"В нем живы все творения", - говорит святой Иоанн: в то время как Отец созерцает Сына Своего, все творения отображаются в Сыне живые. Это и есть истинная жизнь творений. Но в другом месте Иоанн говорит: "блаженны мертвые, умершие в Боге". Кажется великим чудом, что в Том умирание, Кто Сам сказал про Себя, что Он есть жизнь. Но вникните глубже! Душа пробивается сквозь свой вечный образ и впадает в чистое ничто своего вечного образа, это называется "умиранием" духа!
Умирание есть не что иное, как "лишения жизни". Когда душа увидит, что всякая определенность, так или иначе приводит к многообразию и разобщению вечного образа с Единством, тогда Дух переживает смерть своего "я" ради своего вечного прообраза, и разбивает свой вечный прообраз, и остается лишь в единстве своей божественной сущности. Это - "блаженные мертвые, в Боге умершие". Никто не может быть погребен и блажен в божестве, если раньше не умрет для Бога, возвратившись к своему вечному прообразу, как я уже сказал. Наша вера говорит: "Христос воскрес из мертвых: Христос воскрес из Бога в Божество, в единство божественной сущности". Так и христианская душа, так и все разумные души. Когда умрут они и для своего вечного прообраза, тогда воскреснут они из этой смерти в Божество и насладятся на этой высоте всеми благами, всею полнотой божественной сущности, где дух пребывает блаженным!

Теперь слушайте о переживании божества! Блажен только Бог в Себе Самом. И все творения, которых Он хочет сделать блаженными, должны быть блаженны тем же блаженством и так же, как Бог. Да будет вам известно, что в этом единстве дух возносится над всеми существами, даже над своим собственным вечным существом, над всем мирозданием и над всяким равенством, которое он сохраняет с Отцом в своем вечном образе, и вместе с Отцом возносится в единство божественной сущности, где Бог постигается как одно целое.

В этом переживании дух перестает быть творением, ибо он сам тогда "блаженство": он одно существо, одно естество с Божеством и в то же время блаженство свое собственное и всех творений. Блаженство - это всегда Бог; и каждый кто блажен, тот в переживании блаженства - Бог, и божественное естество, и существо Божее. У святого Павла сказано: "Кто говорит, что он есть нечто, когда он ничто, тот самого себя обманывает"; в переживании блаженства человек становится ничто, и все, сотворенное становится для него ничто! Относительно этого достойный Дионисий говорит: "Господи, приведи меня туда, где Ты - Ничто!" Это значит: "Приведи меня, Господи, туда, где Ты превышаешь всякий сотворенный разум". Бог, говорит святой Павел, живет в свете, которого никому не достичь. Это значит: нельзя познать Бога ни в каком сотворенном свете.

Бог есть Ничто, говорил Дионисий. Под этим можно разуметь то, что у Августина выражено так: Бог есть Все. Это значит; в Нем нет ничего! А когда Дионисий говорит, "Бог есть Ничто" - это значит: никаких "вещей" нет у Него! Поэтому должен дух подняться над вещами и всякой вещественностью, над всяким ликом и образом, даже над сущностью и над подобием сущности. Тогда проявится в нем полная действительность блаженства, обладать которым дается существу как творящему разуму!

Как я сказал, человек созерцает Бога уже в жизни с той же полнотой и бывает блажен совершенно в той же мере, как и после этой жизни. Творящий разум проистекает из вечной правды и заключает в себе по-своему все, что Бог в себе заключает. И также постигает этот благородный, божественный, этот "творящий разум" самого себя лишь самим же собою, подобно Богу. По своему происхождению и по сущности бытия он есть, безусловно, Бог; "творением же, напротив, становится он после того, как выделится для обособления". Этот разум теперь в нас, несомненно, так же прекрасен, как и по окончании этой жизни. Но можно спросить или сказать: какое же тогда различие между этой жизнью и той, что должна наступить после этой? Я отвечаю так: этому разуму присуще равное блаженство, как и Богу, но теперь этот разум пребывает в нас сокрытым.

Наша жизнь здесь, на земле, устроена всецело так, что Бог и все вещи познаются нами лишь как возможность. По окончании же этой жизни, когда мы освободимся от тела, эта возможность преобразится в полную действительность блаженства, как то присуще творящему разуму. Но это "преображение" не сделает переживание блаженства более совершенным, нежели оно теперь. Ибо творящий разум не может никоим образом увеличиться в нас; ему невозможно получить более того, что уже заключено в нем по природе его. Поэтому, когда мы станем блаженны, возможность станет в нас действительностью, и мы будем вкушать только истинное блаженство, как оно свойственно божественной сущности. И так это разумел Давид говоря: "Господи, в свете Твоем узрим свет". Вместе с божественной сущностью должно также стать нашим и совершенство божественной сущности, а в этом одном все наше блаженство - здесь как благодать, там как полное обладание сущности.


ОБ ОБНОВЛЕНИИ ДУХА

Даже если и Бога видит она, поскольку Он - Бог, поскольку Он - образ, поскольку Он - Троица, - это не совершенство ее! Когда же отойдет от души все образное, когда она будет видеть одно лишь Единое, тогда воспримет чистая сущность души чистую близкую сущность божественного Единства, даже сверхсущность. Сама же она, пребывая страдательной, покоится в себе. О, чудо из чудес! Какая эта благородная страдательность, когда Сущность души не может принять ничего меньшего, чем чистое Единство Божие!

И познать о Боге ты ничего не можешь, ибо Он превыше всякого познания. Один мудрец говорит: будь у меня Бог, которого я бы мог познать, не захотел бы я больше считать Его за Бога! Если познал ты что-либо о Нем, то знай, это не Он. "Ах, как же мне быть тогда?" Отрекшись всецело от твоего, излейся в тишину Его Сущности; как было раньше. Он - там, ты - здесь, сомкнется тогда в единое мы, где ты - отныне Он. Вечным разумом познаешь Его, неизреченное ничто, как предвечное "Есмь!"

Дабы вне времени, во все времена, познавать тебе Бога. "Как так?" Ты должен познавать Его без помощи образа, без посредства, без уподобления. "Но если я познаю Его без посредства, я стану вполне Он, а Он - я!" Это именно я и разумел. Бог должен стать "я", а "я" - Богом, так всецело одним, чтоб этот Он и это "я" стали Одно и так пребыли - как чистое бытие, - чтоб и творить в вечности единое дело! Ибо покуда этот Он и это "я", или, что то же, - Бог и душа, не станут единым "Здесь!" и единым "Теперь!", до тех пор "я" и Он никогда не смогут действовать вместе или стать всецело единым.

Третья сила именуется волей (voluntas). Эту силу уподобляют Духу Святому. На ней должен ты носить золотое кольцо "Любовь", чтобы любить тебе Бога! Любить же Бога ты должен, не соображаясь с Его благосклонностью или с чем другим; не потому - что Он милостив! Бог совсем не благосклонен; Он выше всякой любви, всякой милости. "Как же должен я Его любить?" Ты должен любить Бога вне духовности. Это значит: твоя душа должна быть недуховной, лишенной всякого лика духовности. Ибо пока душа твоя сохраняет образ духа, до тех пор держится она образного. Пока она такова, она не обладает единством, а также единородностью. А раз она не обладает ими, не может она никогда по-настоящему любить Бога, потому что истинная любовь покоится на рождении в Боге. Поэтому должна твоя душа стать свободной от всякого духа, стать вне духа. Ибо если ты еще любишь Бога как духа, как Лицо, как нечто, имеющее образ, то отринь все это! "Но как же должен я тогда любить Его?" Ты должен любить Его таким, каков Он есть: не - Бог, не - Дух, не - Лицо, не - Образ, но одно чистое, светлое единство, далекое от всякой двойственности. И в это единое "Ничто" должны мы вечно погружаться из бытия. В этом да поможет нам Бог! Аминь.

[Sopheeya1984]

СИЛЬНА, КАК СМЕРТЬ, ЛЮБОВЬ

Три вещи, которые производит в человеке смерть тела, совершает любовь в человеческом духе. Во-первых, смерть похищает и отнимает у человека все преходящие вещи, так что не может он уже, как раньше, ни обладать, ни пользоваться ими. Во-вторых, проститься нужно ему и со всеми духовными благами, радовавшими тело и душу: с молитвой, с созерцанием и добродетелью, со святым паломничеством, словом, со всеми хорошими вещами, которые дают утешение, усладу и радость духовному человеку; ничего этого не может он больше делать подобно тому, кто мертв на земле. В-третьих, смерть лишает человека всякой награды и достоинства, которые он мог бы еще заслужить. Ибо после смерти не может он уже больше ни на волос двинуться в Царствие Божие: он остается с тем, что уже здесь приобрел. Эти три вещи должны мы принять от смерти, ибо она - расставание тела с душой. Но если любовь к Господу нашему "сильна как смерть", она также убивает человека в духовном смысле и по-своему разлучает душу с телом. Но происходит это тогда, когда человек всецело отказывается от себя, освобождается от своего "я" и таким образом разлучается сам с собой. Происходит же это силой безмерно высокой любви, которая умеет убивать так любовно. Называют же ее недугом сладким и смертью оживляющей. Ибо такое умирание есть излияние жизни вечной, смерть телесной жизни, в которой человек всегда стремится жить для собственного своего блага.

Но не дивно ли это, что Ему в дар приносишь Его же и платишь за Него Им же Самим!
Но как ни безмерно высока и редка такая отрешенность, есть еще одна степень, поднимающая человека на более гордую высоту совершенства в достижении его конечной цели. Это совершает любовь, которая тогда сильна, как разбивающая наше сердце смерть! И это бывает, когда человек отрекается и от вечной жизни, и от сокровищ вечности - от всего, что он мог бы иметь от Бога и Его даров; так что вечную жизнь для себя и ради себя он ясно и сознательно никогда уже не принимает за цель и не радеет о ней; когда надежда на вечную жизнь его больше не волнует, и не радует, и не облегчает ему бремени. Лишь это - истинная степень подлинного и совершенного отрешения. И только любовь дает нам такое отрешение, любовь, которая сильна, как смерть; и она убивает в человеке его "я", и разлучает душу с телом, так что душа ради пользы своей не хочет иметь ничего общего с телом и ни с чем ему подобным. А потому расстается она вообще и с этим миром и отходит туда, где ее место по заслугам ее. А что же иное заслужила она, как не уйти в Тебя, о Бог Предвечный, если ради этой смерти через любовь Ты будешь ее жизнью.
Чтобы совершилось это с нами, в том да поможет нам Бог! Аминь.


О ЦАРСТВЕ БОЖИЕМ

"Ищите Царствия Божия и правды Его, и все остальное приложится вам" Царство Божие это Он Сам во всей подлинности Своей. Но это Царство воспринимаем мы и в своей душе! Поэтому Христос говорит также: "Царство Божие внутри вас".
С другой стороны, под Царством Божиим разумеем мы душу. Ибо душа создана подобной Божеству. Поэтому все, что тут сказано о Царстве Божием, поскольку Сам Бог есть это Царство, можно поистине сказать и о душе. Она все, так как она - подобие Бога. Как таковое она также - Царство Божие. И как Бог есть в Себе Сущий без начала, так в царстве души Он есть Сущий без конца. Потому Бог в душе, говорит один учитель, что все Его богобытие покоится на ней. Это есть высшее состояние, когда Бог - в душе, выше того, чем когда душа - в Боге: что она - в Боге, от этого она еще не блаженна, но блаженна от того, что Бог в ней. Верьте: Бог - Сам блажен в душе! Ибо, если Бог и выходит из Себя Самого, когда творит душу, Он тем самым и утверждает Себя в ней настолько, что и свое Божеское сокровище и свое Божественное Царство все вкладывает в душу: "Царство Божие подобно сокровищу, скрытому в поле", - говорит Христос. Поле это - душа, где сокрыто лежит сокровище Царства Божия. Поэтому и Бог, и всякое творение блаженны в душе.

наивысшее, что может, явить душа - слияние в Едином.
Знайте, как Бог жив, что тут, в прообразе своем, душа никогда не познала ничего конечного как конечное, а также не было для нее в этом ни пространства, ни времени! Ибо прообраз души - все вещи - все едино в этом прообразе. Как мало изменяется божественная природа от всего, что принадлежит конечному, так же мало и этот прообраз изменяется от всего, что вступило во время. Ибо он постигает все вещи и поступает с ними по закону жизни Божества.
Но, спросят, нет ли между Богом и творениями взаимного стремления друг к другу? Мы ответим следующее. Бог не томится по творению, ибо Бог смотрит всегда лишь в Самого Себя! Но творение томится по Богу. Ибо все, что когда-либо излилось, взирает в оцепенении на Него. Применим это к прообразу. В тот миг, что он впервые бросает взор из Бога наружу, устремляет он его опять внутрь, чтобы с "непокрытым лицом" (без посредства) постичь божественную сущность. Благодаря этому действию получает он всю свою сущность: прообраз есть Бог в этом своем действии и потому зовется подобием Божиим; в своем же проявлении он есть творение и потому зовется прообразом души. Итак, подумай о себе самой, благородная душа, подумай, какое великолепие ты носишь в себе! Ибо возвеличена ты в твоем Богоподобии превыше славы всех творений! Пренебреги малым, ибо для великого ты сотворена!
Вот как надо понимать, что душа есть Царство Божие. Это должно быть исключительной нашей заботой и исключительно нашим желанием; поскольку мы способны познавать Славу Божию и Славу Души!

Теперь поразмыслим, как должно нам искать Царство Божие!
В Песне Песней написано: "Разве не знаешь ты себя, ты, прекраснейшая из женщин? Тогда выходи и следуй за пастырем твоим!" О душе эти слова, ибо она прекраснейшая из всех творений; постигнув свою собственную красоту, она должна выйти.
человек должен быть таким, чтобы вся жизнь его была любовью.
что означает: чистое созерцание Божественной сущности единым взглядом.
Все теряет теперь душа: и Бога, и все творения. Странно звучит то, что душа должна также потерять и Бога. Я утверждаю: чтобы стать совершенной, ей даже более необходимо в некотором отношении лишиться Бога, чем творения. Пусть все будет потеряно, душа должна утвердиться на полном Ничто. И это также есть единственное намерение Бога, чтоб душа потеряла своего Бога. Ибо покуда она имеет Бога, познает Бога, знает о Боге, до тех пор она отлучена от Бога. Цель у Бога - уничтожиться в душе, чтоб и душа также потеряла себя. Ибо то, что Бог называется "Богом", этим Он обязан творениям. Когда душа стала творением, тогда впервые получила она Бога. Когда вновь совлекает она с себя бытие твари, тогда остается Бог перед Самим Собою тем, чем Он есть. И это есть высшая слава, которую может душа воздать Богу, предоставив Его Самому Себе и став сама свободной от Него.
Таков смысл этой смерти души, через которую должно ей стать божественной.

***
Так говорит и Христос: никто не приходит к Отцу, как только через Меня! Христос есть прообраз. Оттого пристань души не в Нем, но она должна, как Он Сам говорит, пройти через Него.
На это мы отвечаем: истинно так! От рождения Сына произошли все творения и получили жизнь свою и сущность; поэтому все вещи рождаются в Сыне, поскольку они жизнь. Но когда душа должна опять возвратиться, она должна отказаться принадлежать Ему. И учат наставники: "когда Сын возвращается к единой божественной природе, Он лишается Своего свойства как Лицо; Он теряет Себя в единстве сущности", и я утверждаю то же о душе; когда она, прорвавшись, вновь теряет себя в своем вечном прообразе, это есть Умирание, в котором душа отходит в Боге.
То же утверждаю я о душе: если надлежит ей войти в божественное единство, она должна совлечь с себя богоподобие, присущее ей в вечном прообразе.
Об этом Дионисий и говорил; высшая радость духа связана с уничтожением его прообраза. Бог, так говорит один языческий мудрец, есть Тот, Чье подобие наполняет мир, и место Его пребывания - нигде. Поэтому душе не найти пребывания Божия, пока она сама не перестанет быть там, где она всегда может найти себя как нечто сотворенное или несотворенное, как и было сказано раньше о прообразе. Кто хочет прийти к Богу, говорит один учитель, тот приди как "ничто".

Третья сущность, из которой она должна выйти, есть рождающая божественная природа.
Когда душа, таким образом, теряет самое себя на всех путях своих, как тут написано, тогда открывается ей: что она и есть то, что так долго, так безуспешно искала. В прообразе, где Бог пребывает в Своем полном Божестве, как царство Сам в Себе, тут познает душа свою собственную "красоту". И должна теперь "изойти", чтоб проникнуть в себя самое, увидать, что она и Бог - одно блаженство, одно царство. И это находит она в конце концов без искания. Согласно слову пророка: я излил душу мою в себя самого!
Без сомнения, для души это возможно лишь с помощью благодати: когда ей открывается это, тогда действует благодать. В прообразе же это только естественно: тут душа есть Бог! И тут наслаждается она всеми вещами и правит ими как Бог! Здесь душа не принимает больше ничего ни от Бога, ни от творений. Ибо она есть сама то, что содержит, и берет все лишь из своего собственного. Здесь Душа и Бог - одно. Здесь наконец нашла она, что Царство Божие она сама!


ИЗРЕЧЕНИЯ

Мейстер Экхарт сказал: "Есть люди на земле, они рождают Господа духовно, как родила Его телесно Мать Его". Его спросили: "Что это за люди?" Он сказал: "Это те, что свободны от вещей и созерцают образ правды и пришли к тому в неведении; они на земле, но обитель их на небе, и они погружены в покой. Они проходят здесь, как маленькие дети".

Кто хочет стать тем, чем он должен быть, тот должен перестать быть тем, что он есть. И это оттого, что так велико то познание: чем больше познаешь, тем меньше понимаешь.

Мейстер Экхарт говорит: "Священное Писание всегда призывает человека к тому, чтобы он освободился от самого себя. Поскольку ты свободен от себя, постольку ты властен над собой, а поскольку ты властен над собой, постольку ты принадлежишь себе, а поскольку ты принадлежишь себе, постольку принадлежит тебе Бог и все, что Он когда-либо создал. Поистине, говорю тебе: как Бог - Бог, а я - человек, если бы ты был так же мало занят самим собой, как мало ты сейчас занят верховным Ангелом, то верховный Ангел принадлежал бы тебе, как ты сам - себе".
То, что Бог недвижим, делает все вещи бегущими. Есть нечто до того резвое, что оно-то и делает все вещи бегущими, так что они возвращаются туда, откуда изошли, и все же - в себе самом оно неподвижно. И чем благороднее какая-нибудь вещь, тем быстрее она бежит.
Только тому принадлежит Царствие Небесное, кто мертв до конца".
Мейстер Экхарт говорил: "Благодать приходит лишь с Духом Святым. Благодать не есть нечто застывшее, она - вечно становящееся. Истекает она только из самого сердца Отца без всякого посредства. Благодать совершает преображение и возвращение в Бога. Она делает душу подобной Богу. Бог, основа души, и Благодать - едины".
Бог - нигде. Самым малым Его полно все творение. Самая сущность Его - нигде.

[Sopheeya1984]

Западный христианин смотрит на Восток

Когда мне только перевалило за 50, я начал проявлять интерес к средствам обогащения своей молитвы и медитации; в действительности то был интерес ко всему процессу своего человеческого и духовного роста; и для этого я попытался соприкоснуться с традиционными азиатскими психологическими и духовными методами. Вот описание того, на что оказалось для меня похожим это переживание...

В декабре 1973 года, после пребывания в течение нескольких месяцев в Индии, я прошел 10-дневный курс медитации Випассаны. Практика, над которой мы работали час за часом и день за днем, состояла в простом осознавании ощущений в своем теле. Мы всего лишь внимательно следили за этими ощущениями, не цепляясь за них и не отталкивая их. Такой была наша основная практика.
Хотя раньше меня никогда не учили этому виду практики, я даже в то время не чувствовал, что она каким-то образом не согласуется с моими предыдущими переживаниями в медитации и в молитве. Несколько позднее, – я не помню точно, насколько позже, – когда я впервые читал «Облако незнания» и перечитывал писания св.Хуана де ла Крус, я обнаружил сделанные в христианских описаниях того типа осознавания, которое во многом напоминало осознавание, бывшее частью практики Випассаны. Конечно, на своем пути я изучал многие другие методы успокоения «обезьяньего ума» и создания возможности для проявления внутренней реальности на уровне, более глубоком, чем слова или понятия.
для меня принципиально новым фактом стало открытие очень простых и действенных способов успокоения возбужденного ума и тела, рассчитанных на то, чтобы дать возможность проявиться более глубокому, бессловесному виду осознания...

Соприкоснувшись с азиатской практикой, я сделал для себя 2 новых открытия. Во-первых, я обнаружил, что можно двигаться к достижению молитвы превыше слов и понятий даже без того, чтобы с необходимостью начинать эту молитву словами и понятиями.
Я открыл, что при помощи таких простых приемов, как слежение за своим дыханием, наблюдение за телесными ощущениями, практика хатха-йоги с акцентом на простое и немедленное осознавание, а также повторение мантры, безмолвное или нараспев, без внимания к анализу слов, – можно продвигаться к последней стадии описанного Гюйо процесса (созерцания). Итак, мое первое открытие заключалось в том, что нет надобности начинать со слов или с идей.

Мое второе открытие состояло в том, что мы можем позволить любви просто возникать из осознавания – без того, чтобы делать ее культивирование первым предметом нашей заботы. Отметьте то, что я говорю здесь: не то, чтобы любовь была неважной, не то, чтобы ее прямое культивирование представляло собой более трудный путь для следования, – но дело в том, что существуют также и другие пути, по которым нам можно идти. На Востоке обращают большое внимание на осознавание, свободное от привязанности к тому, что есть, и от попыток избавиться от того, что есть. Этому простому осознаванию, этому немедленному простому вниманию уделяют больше внимания, чем прямому культивированию или устранению чувств и желаний.

Эта практика как будто неожиданно появляется из уверенности в том, что любовь и сострадание представляют собой естественное движение нашего истинного «я». Когда поверхностный ум и разрозненные желания оказываются успокоены, пробуждается истинное «я», не нуждаясь в какой-либо дальнейшей помощи с нашей стороны. Действительно, наши неуклюжие старания вытащить его на поверхность и преднамеренно пробудить часто вызывают тот же результат, что попытка схватить актинию – ее раковина просто наглухо закрывается. Но дайте ей покой, оставьте непотревоженной, – и она широко раскроется подобно кувшинке в полном цвету...
По мере того, как я продолжал обогащать свою жизнь в молитве и в медитации ресурсами Востока, я обнаружил, что существует много действительных способов войти в нее, не прибегая к словам, что прямая практика простого немедленного осознавания высвобождает во мне (без дальнейших усилий с моей стороны) такие «эмоциональные» плоды, как сострадание, любовь, терпение и сопереживание.

Автор: Брат Дэниэл Дж.О’Хэнлон

[Sopheeya1984]

Дискурсы внутреннего и внешнего в практиках себя - Хоружий
Доклад на симпозиуме "Религиозный опыт: внутренняя жизнь и внешние формы"
(Иерусалим, июнь 2001)

Полностью - тут:
http://psylib.org.ua/books/_horus01.htm

С.Хоружий
ДИСКУРСЫ ВНУТРЕННЕГО И ВНЕШНЕГО В ПРАКТИКАХ СЕБЯ

"Внимание и молитва, будучи сочетаваемы вместе, совершают нечто подобное огненной ильиной колеснице, подъемля на высоту небесную того, кто им причастен"

По мере приближения к телосу эти две составляющие практики постепенно сближаются: восхождение делается все более спонтанным, "самодвижным" (древний аскетический термин) и все менее нуждающимся в охране, так что внимание направляется уже не на внешние помехи, а на сообразование с энергией Внеположного Истока, аналогично молитве; и в этом продвижении энергий внимания и энергий молитвы к своему соединению формируется тип энергийного образа человека, соответствующий телосу практики.

[Sopheeya1984]

Тит Нат Хан - Живой Будда, живой Христос

[Sopheeya1984]

Хьюстон Смит: ситуация суфийского дзэна

Полностью - тут:
http://malikit.livejournal.com/443392.html


Хьюстон Смит: ситуация суфийского дзэна

в грандиозной эпопее Фрэнка Герберта "Дюна" планетарной религией будущего провозглашалось "дзэнсунни" - синтетическое верование, соединившее в себе суннитский Ислам и философию дзэн-буддизма. в таком синтезе есть нечто возможное, даже непротиворечивое. хорошо знакомым и с исламской мистикой, и с дзэн, последний не кажется чем-то таким смертельно враждебным определённым вариантам Ислама.

Порой дзэн воспринимается как компенсаторная практика духовной интуиции, дополняющая арсенал методик тасаввуфа. ...Однако, что называется, "от сердца" продолжаем испытывать почтение к огромным богатствам раннего дзэн.

слишком много реальных кросс-культурных взаимовлияний между йогой, буддизмом и Исламом исторически случалось на Индо-Малайском архипелаге. Но вот в сфере серьёзной религиоведческой науки тему близости исламского мистицизма и дзэн развивает известный профессор-долгожитель Хьюстон Каммингс Смит.

д-р Смит ассистировал отцу ЛСД-движения профессору Тимоти Лири и Ричарду Альперту (он же гуру Рам Дасс) в их экспериментах с нарколептическим расширением сознания. Своё отражение сей славный проект, стоявший на стыке научного поиска и ритуальной магии, нашёл в книге Смита "Очищая двери восприятия. Религиозное значение энтеогенных растений и химических веществ".

Бил Мойерс снял пятисерийный фильм "Мудрость веры с Хьюстоном Смитом" о жизни и учении этого человека. В 2006 г. Фил Кузино выпустил на DVD большое интервью "Корни фундаментализма. Беседа с Хьюстоном Смитом". Годом позже крупнейшее традиционалистское издательство "Fons Vitae" начало тиражировать ленту "Смерть и трансформация. Личные размышления Хьюстона Смита". Параллельно сам профессор выпустил документальные ленты "Религии человека", "Наука и ответственность человечества". Все его фильмы об индуизме, тибетском буддизме и суфизме неизменно завоёвывали награды на международных кинофестивалях.

Интересным представляется духовный путь этого уважаемого старца, посвятившего не просто изучению, но практическому погружению в духовную работу целые десятилетия. Ещё в молодости он перешёл из традиционного христианства в методистский мистицизм. Позже Смит вступил в "Общество Веданты" Рамакришны. Отойдя от индуизма, Смит стал учеником выдающегося дзэнского мастера, верховного настоятеля монастырей Миёшин-джи и Дайтоку-джи - Гото Дзюигана (1879—1965).

Примерно в это же время Смит впервые обращает серьёзное внимание на традиционалистскую школу и начинает читать Рене Генона и Ананду Кумарасвами.
Смит принимает Ислам и проходит инициацию в достаточно специфический тарикат Марьямийя. Возможно, принадлежность к западной ветви этого ордена позволила Смиту сочетать с Исламом элементы адвайта-веданты и дзэн.

Ему принадлежит авторство множества книг по Исламу и суфизму, христианскому гностицизму, даосизму, буддизму. Наиболее значимые среди них: популярная монография по компаративному религиоведению "Религии мира. Наша великая традиционная мудрость", "Забытая истина. Примордиальная Традиция", "Примордиальная истина и теология постмодерна", "За гранью постмодернистского разума", "Зачем нужны вопросы религии? Судьба человеческого духа в эпоху неверия", "Введение в Ислам", "Буддизм. Краткое введение", "Душа христианства. Восстановление великой традиции", "Григорианский хорал - духовные песнопения", "Существует ли универсальная грамматика религии?".

За свой вклад в дело укрепления общественной справедливости, мира и взаимопонимания д-р Хьюстон Смит был удостоен почётных наград, присуждаемых различными гуманитарными фондами и организациями межрелигиозного диалога.

[Sopheeya1984]

"Ашрам и Евхаристия" - Гриффитс

Беда Гриффитс – католический монах и санньяси

[Sopheeya1984]

СКВОЗЬ СМЕРТЬ
I
Бог говорит со мной морями,
Бог говорит со мной лесами,
Бог всем молчаньем говорит.
И в час, когда я Бога слышу,
Я становлюсь деревьев тише,
И тайный смысл душе открыт.
Открыта суть миропорядка,
И сфинкса древняя загадка
Разгадана душой моей.
И в выси неба, в даль морей,
В немеющую бездну ночи,
Не отрываясь, очи в очи
Гляжу сквозь голых веток сеть,
Чтоб смерть саму переглядеть.
II
Мы слишком слабы, слишком мелки,
Чтобы посметь играть в гляделки
Со смертью. Но нам жизнь дана,
Чтоб нарастала глубина
И очи стали бы бездонны,
Как в нас глядящие иконы.
Другого смысла в жизни нет,
Чем тьму переглядевший свет.
III
Но, Боже правый, Боже правый,
В нас снова пот Христа кровавый.
Его горячая слеза
Вновь прожигает нам глаза.
И только через сораспятье
Нам можно в Божие объятье
***
Мой Бог распят. Он не поднимет взгляда.
Он весь-кровоточащая струя.
Но Он-мой Бог. Другого мне не надо.
С Ним-вся душа и вся любовь моя.
Мой мир на тысячи кусков разорван,
И эти клочья по ночам кричат.
Из мира Бога вырывают с корнем,
Вот почему Бог и сейчас распят.
Вот почему от боли нет спасенья,
И все-таки у смерти-лишь три дня,
И знаю я разгадку воскресенья:
Мою любовь не вырвать из меня.
***
I
В осенний холод утром ранним
Пожар листвы в моем окне.
Моих деревьев умиранье
Переполняет сердце мне.
Дохнувшей вечности примета-
Переполняющий покой.
Деревья истекают светом...
Так смерть бывает и такой?
II
Покой... покой... Разлив покоя
И рдяных листьев пламена.
О, Боже, что это такое,
Пред чем душа растворена?
Лес в разноцветие одетый,-
Клен в золоте, рябины кровь.
Деревья истекают светом,
Но свет есть Божия любовь
И вот как будто к изголовью
Приник в великой тишине Бог,
истекающий любовью,
Бог, этот мир дарящий мне.
***
Лес горящий, лес осенний...
Каждый лист-уже звезда.
Умиранье-углубление-
Ухожу невесть куда...
Только вы не верьте слухам,
Будто Бог оставил нас.
Ведь святым наполнен Духом
Умиранья каждый час.
***
Зачем горит осенний лес?
Чтоб выжечь там, во мне,
Сквозь плотность-вход в простор небес,
Дорогу в глубине.
И потому осенний свет
Прокалывает тьму,
Чтоб выжечь суету сует
И, может, смерть саму.
***
ЧАКОНА
Все глубже... глубже... глубже...-Путь
Сквозь океан... Жизнь тоньше нити.
Забудь о береге, забудь
О доме, кровле, о защите.
Все тоньше... тоньше... И-обрыв
В кромешный мрак. Здесь свет не брызнет.
Здесь все мертво. Но ты ведь жив.
Ты стал сейчас самою жизнью.
Нащупав мировое дно,
Ты открываешь вдруг за смертью
То сердце, что на всех-одно.
Сквозь наше сердце-снова сердце.
Мое? Твое? О, этот труд
Бессмысленный, всегда напрасный.-
Сердца отдельные-умрут,
А Это-смерти неподвластно.
И все-таки оно-твое,
Мое... Единое, как купол.
Ты не нашел Его краев,
И все же ты Его нащупал.
В нем нету ни одной стены,
Оно воистину открыто.
Не испугайся глубины,
И-дрогнут каменные плиты.
И с места сдвинется гора
Неумолимого закона.
Уже ни "завтра", ни "вчера" -
Есть Дух бессонный и бездонный.
Тот, что крыла свои раскрыв,
Всех примет-верьте иль не верьте
Вот Тот, кто неизменно жив,
Затем, что глубже царства смерти.
***
И начинается Чакона-
Тот шаг, тот ход, тот самый путь
Сквозь небо или через грудь,
Или по водам. Непреклонно
Стремленье Духа в тот простор,
Где расступились цепи гор,
Где камень стал легчайшей тенью,
Колеблемой от дуновенья.
И ты идешь туда, туда,
Где подчинилась гор гряда
Дыханью. Внешний свет потух,
Но в тьму вошел творящий Дух.
И тьму кромешную прожег
Бесплотный Дух-Всесильный Бог.
***
Да,-боль. Да,-смерть. Да-ужасы распятья.
Но рядом-обжигающая весть:
Бог в самом деле нам раскрыл объятья,
И жизнь без смерти в самом деле есть.
Не опровергнуть. Верьте иль не верьте,-
Уже не видно ни границ, ни дна.
Как мелки наши знания о смерти...
Но вдруг зажглась такая глубина!
И только в этой глубине-спасенье.
Такой огонь! Такой любви накал!
Не надо говорить о воскресенье,
Покуда сам из смерти не восстал.
***
Посвящается светлой
памяти Галины Васильевны
I
И наконец-то, наконец
Душа узнала, что за смертью.
В каком безмолвии Творец
Грядущие картины чертит.
Не верь бесстрастию Его-
За временем, за нашим краем.
Вот там, где нету ничего,
Запас Любви неисчерпаем.
И говорит Любовь: живи,
Забыв про сроки и условья.
И сердце рвется от Любви,
Чтоб слиться навсегда с любовью.
II
Нет, не мыслью, не умом-
Всей собой Душа узнала
То, что было до начала.
То, что будет за концом.
Этот самый тихий зов,
Эта тайна мирозданья
Познается лишь в молчаньи
За словами и до слов.
Говорит сверкнувший лед
Или в ветках блеск небесный,
Что отчаянью-нет места,
Что отчаяние-лжет.
III
Нет, не то, что хочешь ты-
Не исполнится желанье.
Весть с надмирной высоты,
Весть великого молчанья
Не о том.-Века подряд-
Гвозди в ноги, гвозди в руки...
Не отчаивайся, брат.
Даже среди крестной муки,
Даже если позабыт
Посреди людской пустыни,
Даже если Бог молчит,
Не отчаивайся, сыне...

***
I
Осенний лес снежком украшен.
Деревья стынут в тишине...
О только б медленностью вашей
Сегодня заразиться мне!..
Неспешный путь, такой далекий,
Нас уводящии за края...
Иной масштаб, иные сроки-
Дыханье инобытия.
И, наконец, я снова знаю
Всю глубину и ширь и высь.
Вот что такое жизнь иная:
Ты сам-иной... Не торопись...
II
Ледком подернута лесная
Река. Плывет морозный дым...
Приходит смерть, напоминая,
Что сердцу надо стать иным.
Пришла пора остановиться.
Накатанный оставить путь,
Почувствовать свою границу
И за границу заглянуть.
И ты-ни мало и ни много,
Вдруг выпадаешь из времен,
Чтоб предоставить делать Богу
С собой все то, что хочет Он.
Мгновенье ледяного страха,
Боль, исказившая черты...
Господь, Ты нас лепил из праха
И вот-нет праха.-Только Ты.
Твое великое Дыханье-
Твой Дух вошел сейчас в сердца.
Приходит смерть напоминаньем
О Не имеющем конца,
О Не имеющем начала,
О Восстающем из огня.
Когда я Бога провожала
Мой Бог уже встречал меня.
***
О, эта встреча очи в очи!
Надежда сведена на нет.
С великим мраком вечной ночи
Встречается дрожащий свет.
Любовь и смерть. Нет больше плоти
И надо-с дрогнувшим огнем-
Во тьму. Она ль огонь поглотит?
Или сама растает в нем?
Орфей! Не верь, не слышь-не надо
Любимая-не позади.
Бессмертный не предстанет взгляду
С огнем в слепую тьму войди!
Невозвратима жизнь земная,
В куски расколот небосвод.
Что будет, ты еще не знаешь,
Но свет растет, растет, растет...

***
Есть самый тяжкий в мире труд:
Не оглянуться.-Только внутрь
Смотреть, где все отдав, что мог,
Живет наш неимущий Бог.
Ну да, у Бога моего-
Во внешнем мире-ни-че-го.
Как мы боимся нищеты
И как нам хочется, чтоб Ты
Был всемогущ на старый лад:
Победоносен и богат.
Но Ты стенаешь на кресте
И нам твердишь о нищете,
Нам завещая тяжкий труд:
Не оглянуться.-Только внутрь.
Во внешнем мире-только след
Того, Кто создал этот свет.
Но внешний мир есть потому,
Что Он спустился внутрь, во тьму,
Туда, во глубину сердец,
Где нет творений, есть Творец.
Туда, во глубину глубин,
Где нету множеств-есть Один,
Нам завещавший тяжкий труд:
Спуск безоглядный-только внутрь.

[Sopheeya1984]

***
Орфей, спустившийся в Аид,-
Он вновь передо мной стоит.
Нет, не передо мной-во мне,
В той самой темной глубине,
Где через смерть проходит в жизнь-
В творящей тьме.
Не оглянись
На тень!
Опять Творцом своим
Ты призван быть единым с Ним.
Все взвешено в миропорядке:
Где творчество, там нет оглядки.
***
Орфей, Орфей! Кому еще на свете
Так непосильно трудно, как ему?
В лицо и в спину-оголтелый ветер.
Все силы ада тянут вспять, во тьму,
Всей сотворенной тяжести лавина,
Вся немота бесспорного конца,
Вся воля твари-против той единой
Поющей воли своего Творца.
Но песня сдвинет каменную гору,
Ее услышит даже тот, кто глух.
И будет тверже всей земной опоры
Творящий песню невесомый Дух.
***
А музыка на самом деле входит
В пространство мертвых,
Чтобы вызвать души.
И вызывает души. И они
Приходят в мир из глубины покоя
И в мир приносят эту глубину,
И так родятся души-океаны
И души-горы, души-облака
И души, возжигающие свет,
Как звезды в небе.-Всех их привела
В мир музыка, вот та, что вхожа
В пространство мертвых.
***
ПОСЛЕ РЕКВИЕМА МОЦАРТА
Куда Ты? Господи, куда Ты?
В сплошную ночь из дней и утр.
Душа, как и земля, разъята,
Она Тебя приемлет внутрь.
Все счеты кончены с судьбою.
Но, Боже-эта глубина!
Душа беременна Тобою,
Она Тебя родить должна.
Куда Ты? Господи, куда Ты?
В сплошную ночь из дней и утр.
Душа, как и земля, разъята,
Она Тебя приемлет внутрь.
Все счеты кончены с судьбою.
Но, Боже-эта глубина!
Душа беременна Тобою,
Она Тебя родить должна.
Смерть-это не конец, а роды.
Вот что я слышала сейчас.
Иначе в чем же смысл ухода?
А этот смысл меня сотряс...
***
Ни слова. Все сказал могильный камень.
Надежды нет. Свой крик останови.
Есть только эта высота над нами
И бездна вдруг разверзшейся Любви.
И как ни бьют раскаты громовержца,
Парит орлом над смертью Дух живой.-
Жизнь есть бездонность собственного сердца
И высота небес над головой.
***
Земля кленовым золотом покрыта.
Весь лес осыпан золотым дождем,
Как будто бы в ладонях Божьих слиток
Расплавился и стал живым огнем.
Свершится что-то... Что -еще не знаю,
Но только грудь предчувствия полна.
Зачнет ли сына новая Даная
Иль мертвые очнутся ото сна?...
***
Ты к нам приходишь с высоты,
Чтобы облить слезами землю.
Я все приму. Ведь всё есть Ты,
И потому я всё приемлю.
Ты показал, что перенесть
Возможно все. Предела нету.
Я принимаю все, что есть,
Затем, что Ты даешь мне это.
О, долгий час глаз на глаз с тьмой,
Когда душа как ночь немая!
Приемля всё, я, Боже мой,
Тебя в объятья принимаю.
Снимаю медленно с креста
То, что навылет прокололи.
Вокруг-такая немота!
Такое полнозвучье боли...
Здесь не прибавишь ничего.
Молчанья смерти не нарушив,
Укрою Бога своего
В мою разверзшуюся душу.
И пусть стираются черты-
Твой лик скрывается от зренья-
В глубины сердца входишь
Ты, И это жизнь и воскресенье.
***
I
Вы никогда не слышали органа.
Иначе бы никто и никогда
Не оскорбил бы вас и не унизил
И не заставил бы дрожать от страха.
Ведь невозможно море оскорбить,
Унизить небо и доставить боль
Вершине горной.
То, что в нас болит,
То, что нас мучит,
То, что нас пугает,-не мы.
И в час, когда хоронят
Вот то, что так дрожало и болело,
Звучит орган,
Звучит моя Душа,
Которая вне боли
И вне страха.
Которую нельзя похоронить.
Уймите плачь. Иль плачьте, плачьте, плачьте.
Но не от расставанья, а от Встречи
С моей Душой, которой вы боялись,
С моей Душой, которой никогда не знали до конца,
С Душой моею, такою же моею, как и вашей.
Так ждущей, чтоб ее узнали вы.
II
Благодарю Йогана Себастьяна
За то, что он пришел в мой страшный час,
Благодарю Иогана Себастьяна
За то, что он привел меня ко Мне.
Благодарю Создателя за то,
Что он нас утешает целым морем,
Всем небом и вершиной снеговой,
И помню о немой слезе Исуса
Над мертвым Лазарем
И плачу вместе с Ним,
Хоть воскрешать с Ним вместе не умею
И лишь учусь, когда звучит орган.


***
Останови поток, несущий к смерти!
Останови движение времен.
Пускай к Тебе прислушается сердце,
Пусть будет Дух Тобой заворожен.
Дай глубже вплыть, дай мне подняться выше
Всех адских мук, всей тяжести земной.
Я ничего не вижу и не слышу,
Лишь только Ты овладеваешь мной.
Закон Творца сильней земных законов.
Твои глаза средь бездны расцвели.
Я знаю, что такое отрешенность:
Взгляд на Тебя сквозь толщу всей земли.
***
Есть странный час, час застыванья,
Час предстоянья, может быть,-
То напряженное вниманье,
Когда чуть видимая нить
Тончайшей ветки в небо вдета,
И с ней другая сплетена.
Как будто проступают где-то
Судьбы незримой письмена,
Как будто кто-то знаки чертит
В дохнувшей холодом глуши,
И мы читаем, что посмертье
Есть углубление души.
Да, углубление, продленье
За видимость, за окоём.-
Туда, где мы, как лес осенний,
Все сбросив, Богу предстаём
***
Что зреет там, внутри покоя?
О. Боже, что это такое?
Что набухает постепенно
Внутри притихнувшей вселенной?
Не торопи его, не надо...
Еще укрытое от взгляда,
Еще укрытое от слуха
Зерно созиждущего Духа,
Ветвей повиснувшие косы...
О, разрешенье всех вопросов,
О, снятье всех земных проблем,
Когда мой ум как небо нем...

[Sopheeya1984]

***
А, может, смерть затем нужна,
Чтоб затопила тишина
Все бесконечные грехи...
И лишь деревья так тихи,
Что смерть саму перемолчат
В безветрие и в листопад.
Ведь им бессмертие сродни
И нам о нем поют они.
***
Жизнь полная, но нет событий.
Лес зимний тих, высок и бел.
Здесь остановлен разрушитель.
Ни шагу-он оцепенел.
Надеты на него оковы
Тяжелых, никнущих ветвей.
Мир наш сегодня зачарован.
Создатель мира-чародей.
Малейший звук здесь будет лишним.
Нет никого. Лишь Бог один.
И наконец-то стало слышным
Движенье в глубине глубин.
Беззвучней снега, легче дыма,
От сердца к сердцу напрямик...
Движенье неостановимо.
Жизнь создается каждый миг
***
Есть тишина, которая роднит
Меня и звезды, небеса и птицу.
Есть тишина, в которой Бог сокрыт.
Есть тишина, в которой жизнь творится
Она лишь сердцу чуткому слышна.
Ее порой страшится наше ухо.
Великая живая тишина-

Простор для созидающего Духа.
Она пересечет часы и дни
И углубит до Вечности мгновенье.
Войди в нее. Войди и утони.
И лишь тогда наступит воскресенье.
***
Вдруг перекинут тайный мост
Между душой моей и Богом,
И начался незримый рост,
Та постепенная дорога
Из царства смерти, царства мук
Туда, где замирает мука...
И это был всего лишь звук
Или исчезновенье звука...
Едва-едва заметный след,
Мерцанье водяного знака...-
Как бы начавшийся рассвет
Среди неконченного мрака.
***
И есть всего одна задача-
Других, наверно, в мире нет:
Нащупать дно средь бездны плача,
В кромешной тьме увидеть свет.
И в совершенной тишине,
В нее врастая понемногу,
Почувствовать живого Бога,
Раздвинувшего сердце мне.
***
А главное-не мир иной,
Не о грядущем вести,
А наполненье тишиной
Вот здесь, на этом месте.
И что еще прибавить мне?
Безмолвна глушь лесная.
А что таится в тишине-
Наполнись и узнаешь.
***
Лес осиянный, поределый...
Все есть и ничего в нем нет.
И пущены стволы, как стрелы,
Из тьмы на свет, из тьмы-
на свет.
И постепенно, понемногу
Идем за ними следом мы
Все той же тайною дорогой-
На свет из тьмы, на свет из тьмы...
Редеет в сердце тьма густая,
Рассеян едкий чад тревог,
И дух бесшумно долетает
Туда, где Бог, туда, где Бог...
***
I
Эта осень, другая осень,
Год-другой, или два-три дня-
Ничего, кроме шума сосен,
Не останется от меня.
Пропаду я в дали безвестной,
Утону я в глуши лесной-
Только вслушайся в гул древесный
Может, встретишься там со мной.
II
Ты объездишь все дороги,
Мир обыщешь днем с огнем.-
Я не здесь. Я только в Боге.
Я не там. Я только в Нем.
Надо вдруг остановиться,
Очи долу опустить.
Сердце, ставшее провидцем,
Тонкую уловит нить.
Только сердцем, не глазами
Можно видеть этот свет-
Это дрогнувшее пламя,
Нитевидный Божий след
Все приметы утонули.
Все расплылось... в пальцах-прах.
Я лишь там-в древесном гуле,
В блике солнца на листах.
***
Я провожаю, провожаю
Листы с ветвей в последний путь.
Я-с ними. Я им не чужая.
Я глаз не в силах отвернуть.
Куда? Зачем? От нас сокрыто.
Не знаю я, не знаешь ты,
Но эти проводы-молитвы,
Но эти проводы-святы.
Все нам не ведомо в природе.
Всегда молчит небесный свод.
Но тот, кто нас с тобой проводит,
Чуть ближе к Богу подойдет...
***
"Смерть не конец". Кто так сказал,
Тот в глубине своей сердечной
Почувствовал пропад, провал
В раскрывшуюся бесконечность.
И все лучи в одно слились
И сонмом звезд, дробясь, повисли.
Пускай замолкнет наша мысль:
Здесь то, что много больше мысли.
Все то, что знал, сейчас забудь-
Пусть клетка ширится грудная.
И Бесконечность входит в грудь,
Все страхи и концы сминая.
Так мы вступаем в мир иной,
Где глаз земной ни разу не был,
И нашей клеткою грудной
Сейчас становится все небо.
***
Меня обнимет старый лес,
Вдохнет в себя сосна.
Я утону, мой след исчез,
Но радость так полна!
О, Господи, что значит "я"?
Была и-нет, как нет.
Но радость, радость эта чья?
Откуда этот свет?
А может солнце и звезда,
Весь этот световал-
От тех, кто канул навсегда
В небытие, пропал?
***

А мертвый набирает силу
Там в глубине-внутри могилы
В ничем. Но в это мы не верим.
Мы так полны своей потерей,
Мы так зовем его назад!
А он в объятья Бога взят.
Куда? Зачем? Ответа нет.
Но тихо вырастает свет
Из полной тьмы.-Так из нуля
Родятся неба и земля.
Жизнь наша-верьте иль не верьте-
Берет исток в глубинах смерти.
Но смерть, как жизнь-не навсегда.
Был лед и вот-течет вода.
Вода твердеет, тает лед,
Но что-то есть, что не пройдет.
И Это нас берет в объятья...
Что, что еще могу сказать я
***
А это то, чему названья нет.
А это по ту сторону всех бед.
А это тот невыносимый свет,
Который сводит смерть саму на нет.
Не веришь? Для тебя все это-ложь?
Но ты по эту сторону живешь.
Ты не прошел всю глубину и высь,
Туда, где параллельные сошлись...